Saint Nicholas Orthodox Skete
Saint Nicholas Orthodox Skete

                 Оптинские Старцы  

Собор Преподобных Оптинских старцев

 

 

            Оптинские старцы и подвижники ХХ века

 

                         

 

Возможно у людей, приступивших к изучению жизни старцев, под впечатлением чтения жития пустынных отцов и повествования о жизни Афонских старцев, невольно сложится мнение, что старцы должны быть непременно отшельниками, аскетами, ушедшими не только от мира, но и от братии. Именно годы безмолвия, непрестанная молитва, самоуничижение, жизнь в уединенных местах, полное отрешение от своей воли, умение вверить свои судьбы промыслу Божиему и отличало старцев первых времён, и их последователей.

Однако, знакомясь с жизнью Оптинских старцев, читатель постепенно привыкает к мысли о том, что в современных условиях весьма органично сочетаются “духовный подвиг внутреннего делания” и повседневные заботы о страждущих.

Оптину Пустынь в ХIХ-ХХ веках считали маяком русской интеллигенции, для крестьян и ремесленников каждый старец был “как отец родной”. Оптинским старцам были присущи не только исключительная глубина духовной жизни, обладание дарами прозорливости, рассуждения, но и великая любовь к людям, нескончаемое желание поделиться духовными сокровищами с миром. И если первый Оптинский старец, отец Леонид (Лев), подобно древним отцам долгое время жил в уединении, то его преемники как бы по наследству перенимали старчество, многие из них были сначала келейниками у старцев, потом помощниками, наконец, преемниками своих духовников.

Святые отцы говорили, что того, кто совершит дело угодное Богу, непременно постигнет искушение, что всякому доброму делу предшествует или последует искушение.

Начиная с 1830 года, Оптинское Старчество вводилось и укреплялось многими трудами и скорбями, “воздвигалось молитвенным потом и слезами”.

Когда старец Леонид со своими учениками поселился в Оптиной Пустыне, заговорили о старчестве и духовном окормлении, не только об очищении совести и об откровении помыслов, но и об “отсечении своих хотений и разумений”. Мало тогда нашлось продолжателей вдохновителя старчества на Руси Паисия Величковского. Многие из братии восставали против нововведений. Невзирая на доносы, запреты, гонения старчество укоренилось в святой обители.

Вот как отзывался о первых Оптинских старцах отце Леониде и отце Макарии Преосвященный Игнатий Брянчанинов:

“Оба старца были напитаны чтением отечественных писаний о монашеской жизни, сами руководствовались этими писаниями, руководствовали ими и других, обращавшихся к ним за назидательным советом... Никогда они не давали советов от себя: всегда представляли в совет изречение Св. Писания и св. отцев... Это давало советам их силу: те, кто хотели бы возразить на слово человеческое, с благоговением выслушивали слово Божие и находили справедливым покорить ему своё умствование”.

Этого правила придерживались и Оптинские старцы ХХ столетия. Все старцы заботились о духовном очищении ближних, непрестанно молились о спасении душ приходивших к ним за помощью людей. Они помогали людям в их житейских делах, поддерживали в невзгодах, подсказывали выход из самых безвыходных положений, благодаря своей прозорливости, умели привести страждущих на путь покаяния, ведущего к истинной христианской жизни. Чудеса исцелений по их молитвам, умножали количество паломников в Оптинскую Пустынь год от года.

В годы безверия, была предпринята попытка прервать духовную связь народа с Оптинскими старцами. Старец Нектарий, ученик старца Анатолия (младшего) и старца Амвросия, был последним соборно избранным Оптинским старцем.

В тридцатых годах, во время гонений на церковь многие иеромонахи были арестованы, но и в тюрьмах и лагерях благодаря молитвенникам Оптинской Пустыни продолжали теплиться в сердцах людей любовь и вера. В 80-х годах ХХ века возродилась духовная жизнь Святой Обители, возродились и традиции Оптинского Старчества. Нескончаем поток паломников в Оптину Пустынь и по сей день.

В 1988 году по решению Поместного Собора Русской Православной Церкви состоялось прославления преподобного Амвросия Оптинского (память празднуется 10/23 октября), а 10 июля 1998 г. были обретены мощи прп. Амвросия вместе с мощами ещё шести Оптинских старцев.

26-27 июля 1996 г. тринадцать Оптинских Старцев были причислены к лику местночтимых святых Оптиной пустыни. (Общее Соборное празднование 11/24 октября)

В 2000 году преподобные Оптинские Старцы были прославлены Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви для общецерковного почитания.

 

Тропарь Собору преподобных отцев и старцев,
в Оптиной пустыни просиявших, глас 6:

 

“Православныя веры светильницы, /монашества непоколебимии столпи,/ земли Российския утешителие, /преподобнии старцы Оптинскии,/ любовь Христову стяжавшии и души своя за чада полагавшии,/ молитеся ко Господу,/ да утвердит земное отечество ваше в православии и благочестии/ и спасет души наша”.

 

Преподобный Иосиф Оптинский
(1837–1911)

 

2 ноября 1837 года в семье сельского головы Ефима Литовкина и его жены Марии родился сын. При святом крещении мальчика нарекли Иваном.

Однажды во время пожара, когда огонь быстро перекидывался с одного деревенского дома на другой, маленький Иван, боясь, что огонь может уничтожить их новый дом, взмолился, протягивая ручки к церкви, находящейся недалеко от их дома: “Царица Небесная! Оставь нам наш домик, ведь он совсем новенький!”

По молитве ребёнка дом Литовкиных уцелел, в то время как все дома вокруг него сгорели.

Иван рано лишился отца и матери. Одиннадцатилетний сирота вынужден был сам зарабатывать на хлеб насущный, работал в трактире, в бакалейной лавке, сопровождал обозы с товаром. Тяжелая жизнь не ожесточила Ивана, его чистая душа всегда стремилась к духовной жизни, утешение он находил в молитве.

Ещё в раннем детстве в чудесном видении ему явилась Царица Небесная, мальчик был настолько поражён красотой Богородицы и необыкновенным сиянием вокруг Нее, что лишился чувств. В тяжёлые минуты он вспоминал чудесное видение.

В 1861 году Иван получил письмо от сестры Александры, принявшей к тому времени постриг с именем Леониды в Борисовском монастыре. Она советовала брату идти в Оптину Пустынь, к старцам.

В марте 1861 года по благословению старца Амвросия Иван был принят в святую обитель.

По Оптинскому обычаю, каждый новоначальный должен был потрудиться в трапезной. Позже послушник был определен в келейники к старцу Амвросию. Возможность быть рядом с прозорливым старцем радовала инока, но бесконечный поток посетителей утомлял. Лишившись душевного покоя, он решил потихоньку уйти на святую Афонскую гору. Прозорливому старцу Амвросию стало известно о смущении келейника. Однажды старец Амвросия сказал: “Брат Иван, у нас лучше, чем на Афоне, оставайся с нами”. Прозорливость старца настолько поразила молодого послушника, что он больше не помышлял об уходе.

Многие скорби и тяготы перенес он в монастыре. Годами у него не было даже своего места, где можно было уединиться, отдохнуть. Спать часто приходилось в приемной, в которой до поздней ночи было много посетителей, а в час ночи уже необходимо было спешить к утрени... Испытания закалили душу подвижника. В 1872 году он был пострижен в мантию с именем Иосиф, в 1877 году — рукоположен в иеродиакона, а 1 октября 1884 года за литургией в честь торжественного открытия Шамординской женской обители отец Иосиф был рукоположен в иеромонаха. К этому времени он уже был старшим келейником старца Амвросия. Тихий серьезный, чрезвычайно скромный отец Иосиф выходил к посетителям, внимательно выслушивал, передавал ответ старца, ничего не добавляя от себя. Старец Амвросий со временем стал посылать посетителей за советом к келейнику, готовя, таким образом, достойного продолжателя традиций оптинских старцев.

В 1888 году иеромонах Иосиф сильно простудился и заболел. Его отвезли в больницу и 14 февраля, по благословению старца Амвросия, постригли в схиму. По молитвам старца Амвросия смертельная болезнь отступила. В 1890 году старец Амвросий, уезжая в Шамординский женский монастырь, впервые не взял с собой верного помощника.

“Тебе нужно здесь оставаться, ты здесь нужен”, — сказал ему старец. 1891 год был последним в жизни старца Амвросия.

На старца Иосифа легли обязанности скитоначальника, духовника оптинской братии и шамординских сестер.

Старец Иосиф был строгим постником, крайне мало спал, носил старую и бедную одежду. Он стяжал от Господа полноту духовных даров, и многие испытали на себе его дар прозорливости и исцелений. Многих верующих, обращавшихся к нему за советом, поражало его умение в нескольких словах выразить самое главное, наставить и утешить. Рассказы о силе его благодатной молитвы приводили в скит страждущих, ищущих исцеления и утешения.

Однажды к старцу привели тяжелобольную женщину, он принял её, выслушал и, дав ей в руки свои четки, пошел в спальню, сказав: “Подожди”. А когда он вышел, она совершенно забыла про свою болезнь.

А когда другая больная женщина обратилась к нему за помощью, (опухоль околошейных желез не позволяла даже повернуть шею), старец посоветовал отслужить молебен перед чудотворной иконой Божией Матери. По молитвам старца Иосифа больная полностью исцелилась.

Старец Иосиф в течение двенадцати лет был духовником братии. С годами, слабея физически, старец возрастал духовно, во время молитвы он преображался. Вот что рассказывал об удивительном свечении вокруг старца его духовный сын отец Павел:

- В 1907 году я первый раз посетил Оптину Пустынь...

Расспросив дорогу в скит, а там, в келью старца Иосифа, я, наконец, пришёл в приёмную хибарки... Когда я пришёл, там был только один посетитель – чиновник из Петербурга.

В скором времени пришёл келейник и пригласил чиновника к батюшке...

Чиновник пробыл минуты три и возвратился, я увидел: от его головы отлетали клочки необыкновенного света, а он взволнованный, со слезами на глазах рассказал мне, что в этот день утром из скита выносили чудотворный образ “Калужской” Божией Матери, батюшка выходил из хибарки и молился. Тогда он и другие видели лучи света, которые расходились во все стороны от него молящегося. Через несколько минут и меня позвали к старцу...

Я увидел старца, измождённого беспрерывным подвигом и постом, едва поднимающегося со своей печки... мы поздоровались, через мгновение я увидел необыкновенный свет вокруг его головы четверти на полторы высоты, а также широкий луч света, падающий на него сверху, как бы потолок келии раздвинулся. Луч света падал с неба и был точно такой же, как и свет вокруг головы, лицо старца сделалось благодатным, и он улыбался... Он, по своему глубочайшему христианскому смирению и кротости, - это отличительные качества старца – стоит и терпеливо ждёт, что я скажу, а я, пораженный, не могу оторваться от этого, для меня совершенно непонятного видения... Свет, который я видел над старцем, не имеет сходства ни с каким из земных источников..., подобного в природе я не видел. Я объясняю себе это видение тем, что старец был в сильном молитвенном настроении, и благодать Божия видимо сошла на избранника своего... Мой рассказ истинен уже по тому, что я после сего видения чувствовал себя несказанно радостно, с сильным религиозным воодушевлением, хотя перед тем, как идти к старцу, подобного чувства у меня не было... Всё вышесказанное передаю, как чистую истину: нет здесь и тени преувеличения или выдумки, что свидетельствую именем Божиим и своей иерейской совестью.

Старец Иосиф отошел к Господу 9/22 мая 1911 года.

Советы преподобного Иосифа:

- Скорби - наш путь, будем идти, пока дойдем до назначенного нам отечества вечности, но только то горе, что мало заботимся о вечности и не терпим и малого упрека словом. Мы сами увеличиваем свои скорби, когда начинаем роптать.

Кто победил страсти и стяжал разум духовный, тот без образования внешнего имеет доступ к сердцу каждого.

Наложенное правило всегда трудно, а делание со смирением еще труднее.

Что трудом приобретается, то и бывает полезно.

Если видишь погрешность ближнего, которую ты бы хотел исправить, если она нарушает твой душевный покой и раздражает тебя, то и ты погрешаешь и, следовательно, не исправишь погрешности погрешностью - она исправляется кротостью.

Что легко для тела, то неполезно для души, а что полезно для души, то трудно для тела.

Спрашиваешь: “Как сделать, чтобы считать себя за ничто?” Помыслы высокоумия приходят, и нельзя, чтобы они не приходили. Но должно им противоборствовать помыслами смиренномудрия. Как ты и делаешь, припоминая свои грехи и разные недостатки. Так и впредь поступай и всегда помни, что и вся наша земная жизнь должна проходить в борьбе со злом. Кроме рассматривания своих недостатков, можешь еще и так смиренно мудрствовать: “Ничего доброго у меня нет... Тело у меня не мое, оно сотворено Богом во чреве матернем. Душа дана мне от Господа. Потому и все способности душевные и телесные суть дары Божии. А моя собственность - только одни мои бесчисленные грехи, которыми я ежедневно прогневляла и прогневляю Милосердного Господа. Чем же мне после этого тщеславиться и гордиться? Нечем”. И при таких размышлениях молитвенно проси помилования от Господа. Во всех греховных поползновениях одно врачевство - искреннее покаяние и смирение.

 

Преподобный Иосиф Оптинский, моли Бога о нас!

 

Преподобный Варсонофий Оптинский
(1845–1913)

 

5 июля 1845 года в Самаре у купца Ивана Плиханова родился сын, младенца назвали Павлом. Жена Ивана умерла сразу же после родов, поэтому он вынужден был жениться вторично.

Старец Варсонофий рассказывал: “Моя мачеха была глубоко верующей и необычайно доброй женщиной, так что вполне заменила мне мать... Вставала она очень рано, и каждый день бывала со мной у утрени... Любила она и дома молиться. Читает, бывало, акафист, а я распеваю тоненьким голоском на всю квартиру: “Пресвятая Богородице, спаси нас!”

Однажды, когда мне было 6 лет, был такой случай. Мы жили на даче в своём имении под Оренбургом. Наш дом стоял в огромном саду-парке и был охраняем сторожами и собаками, так что проникнуть в парк незаметным постороннему лицу было невозможно.

Однажды мы гуляли с отцом по парку, и вдруг, откуда ни возьмись, перед нами появился какой-то старец. Подойдя к моему отцу, он сказал:

- Помни, отец, что дитя в своё время будет таскать души из ада.

Сказав это, он повернулся и исчез. Напрасно потом его везде разыскивали, никто из сторожей не видел его...

Десяти лет я был отдан в гимназию... Потом поступил на службу и поселился в Казани под покров Царицы небесной...

Когда мне было 35 лет, матушка обратилась ко мне:

- Что же ты, Павлуша, всё сторонишься женщин, скоро и лета твои выйдут, никто за тебя не пойдёт?

За послушание, я исполнил желание матери... В этот день у одних знакомых давался званный обед. “Ну, - думаю, - с кем мне придётся рядом сидеть, с тем и вступлю в пространный разговор”. И вдруг рядом со мной, на обеде, поместился священник, отличавшийся высокой духовной жизнью, и завёл со мной беседу о молитве Иисусовой...

Когда же обед кончился, у меня созрело твёрдое решение не жениться.

Господь неисповедимыми путями вёл меня к монашеству. По милости Божией я узнал Оптину и Батюшку Амвросия, благословившего меня поступить в монастырь”.

В 1881 году Павел заболел воспалением лёгких. Когда по просьбе больного полковника денщик начал читать Евангелие, последовало чудесное видение, во время которого наступило духовное прозрение Павла.

По словам старца Нектария “из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божиему, он стал старцем”.

10 февраля 1892 года Павел Иванович был зачислен в число братства Иоанно-Предтеченского скита и одет в подрясник. Каждый вечер в течение трех лет ходил он для бесед к старцам: сначала к старцу Анатолию, а затем к старцу Иосифу.

26 марта 1893 года послушник Павел был пострижен в рясофор, а в декабре 1900 года пострижен в мантию с именем Варсонофия.

29 декабря 1902 года рукоположен в иеродиакона, а 1 января 1903 года был рукоположен в сан иеромонаха...

В 1903 году иеромонах Варсонофий был назначен помощником старца и одновременно духовником Шамординской женской пустыни и оставался им до начала войны с Японией.

В 1904 году отец Варсонофий был послан обслуживать лазарет имени преподобного Серафима Саровского, исповедовать, причащать, соборовать раненых и умирающих солдат. По возвращении после окончания войны в Оптину Пустынь, отец Варсонофий был возведён в сан игумена и назначен святейшим Синодом настоятелем Оптинского скита.

Старец Варсонофий впоследствии напишет: “Все мои действия и желания сводились к одному – охранить святые заветы и установления древних отцев подвижников и великих наших старцев, во всей их Божественной красоте, от различных тлетворных веяний мира сего...”

Продолжая традиции Оптинского старчества, он врачевал души людей, “таскал души из ада”. По милости Божией ему открывалась жизнь приходящих к нему людей. Помогая верующим вспомнить забытые грехи, осторожно обличая, он учил покаянию, по его молитве люди исцелялись душевно и физически.

Из воспоминаний духовной дочери старца Варсонофия:

- Дошли мы до скита, враг всячески отвлекал меня и внушал уйти, но, перекрестившись, я твёрдо вступила в хибарку... Перекрестилась я там на икону Царицы Небесной и замерла.

Вошёл Батюшка, я стою посреди келии... Батюшка подошёл к Тихвинской и сел...

- Подойди поближе.

Я робко подошла.

- Стань на коленочки... У нас так принято, мы сидим, а около нас по смирению, становятся на коленочки.

Я так прямо и рухнула, не то, что стала... Взял Батюшка меня за оба плеча, посмотрел на меня безгранично ласково, как никто никогда не смотрел, и произнёс:

- Дитя моё, милое, дитя моё сладкое, деточка моя драгоценная! Тебе 26?

- Да, Батюшка.

- Тебе 26, сколько лет тебе было 14 лет тому назад?

Я, секунду подумавши, ответила:

- 12

-Верно, и с этого года у тебя есть грехи, которые ты стала скрывать на исповеди.

Хочешь, я скажу тебе их?

- Скажите Батюшка, - несмело ответила я.

И тогда Батюшка начал по годам и даже по месяцам говорить мои грехи так, как будто читал их по раскрытой книге...

Исповедь, таким образом, шла 25 минут. Я была совершенно уничтожена сознанием своей греховности и сознанием, какой великий человек передо мной.

Как осторожно открывал он мои грехи, как боялся, очевидно, сделать больно и в то же время как властно и сурово обличал в них, а, когда видел, что я жестоко страдаю, придвигал ухо своё к моему рту близко-близко, чтобы я только шепнула:

- Да...

А я ведь в своём самомнении думала, что выделяюсь от людей своей христианской жизнью. Боже, какое ослепление, какая слепота духовная!

- Встань, дитя моё!

Я встала, подошла к аналою.

- Повторяй за мной: “Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей”. Откуда эти слова?

- Из 50-го псалма.

- Ты будешь читать этот псалом утром и вечером ежедневно.

- Какая икона перед тобой?

- Царицы Небесной.

- А какая это Царица Небесная? Тихвинская. Повтори за мной молитву...

Когда я наклонила голову, и Батюшка, накрыв меня епитрахилью, стал читать разрешительную молитву, я почувствовала, что с меня свалились такие неимоверные тяжести, мне делается так легко и непривычно...

- После всего, что Господь открыл мне про тебя, ты захочешь прославлять меня, как святого, этого не должно быть – слышишь? Я человек грешный, ты никому не скажешь...

Сокровище ты моё..., помози и спаси тебя Господь!

Много - много раз благословил меня опять батюшка и отпустил...

Во время бесед с духовными детьми старец Варсофий говорил:

- Есть разные пути ко спасению. Одних Господь спасает в монастыре, других, в миру...

Везде спастись можно, только не оставляйте Спасителя. Цепляйтесь за ризу Христову - и Христос не оставит вас.

Верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб. Человек, который охладевает к Богу, прежде всего, начинает избегать ходить в церковь, сначала старается прийти к службе попозже, а затем и совсем перестает посещать храм Божий.

Ищущие Христа обретают Его, по неложному евангельскому слову: “Стучите и отверзется вам, ищите и обрящете”, “В доме Отца Моего обителей много”.

И заметьте, что здесь Господь говорит не только о небесных, но и о земных обителях, и не только о внутренних, но и о внешних.

Каждую душу ставит Господь в такое положение, окружает такой обстановкой, которая наиболее способствует ее преуспеянию. Это и есть внешняя обитель, исполняет же душу покой мира и радования  внутренняя обитель, которую готовит Господь любящим и ищущим Его.

Не читайте безбожных книг, оставайтесь верными Христу. Если спросят о вере, отвечайте смело. Нельзя научиться исполнять заповеди Божии без труда, и труд этот трехчастичный - молитва, пост и трезвение...

Жизнь есть блаженство... Блаженством станет для нас жизнь тогда, когда мы научимся исполнять заповеди Христовы и любить Христа. Тогда радостно будет жить, радостно терпеть находящие скорби, а впереди нас будет сиять неизреченным светом Солнце Правды - Господь... Все Евангельские заповеди начинаются словами: Блажени - блажени кротции, блажени милостивыи, блажени миротворцы... Отсюда вытекает, как истина, что исполнение заповедей приносит людям высшее счастье.

Вся жизнь наша есть великая тайна Божия. Все обстоятельства жизни, как бы ни казались они ничтожны, имеют огромное значение... Нет случайного в жизни, все творится по воле Создателя. Чтобы уподобиться Богу, надо исполнять Его святые заповеди.

Как спастись? Единственно - через смирение. “Господи, во всем-то я грешен, ничего нет у меня доброго, надеюсь только на беспредельное Твое милосердие”.

Когда в сердце закроется клапан для восприятия мирских наслаждений, тогда откроется иной клапан для восприятия духовных. Но как стяжать это?

- Прежде всего миром и любовью к ближним: “любы долго терпит, милосердствует, любы не завидует, любы не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своих, не обижается, не мыслит зла, не радуется о неправде, радуется же о истине...”

Затем терпением. Кто спасётся?

- Претерпевший до конца.

Далее – удалением от греховных удовольствий, каковы, например, игра в карты, танцы...

Я не хочу сказать, что чтение произведений наших великих писателей было грехом, но есть чтение более полезное и назидательное. Во-первых - чтение Псалтыри... Книга эта, хотя и написана св. царём и пророком Давидом, но по внушению Духа святого, сам пророк Давид говорит: “Язык мой – трость книжника скорописца”.

Затем – “Жития Святых” представляют незаменимое чтение, которое так благотворно действует на душу, особенно читаемое на славянском языке...

Посещайте монастыри, особенно в праздники..., чтобы отдохнуть душой...

Хотя монашеская жизнь и полна скорбями и искушениями, но она же несёт с собой и великие утешения, о которых мир не имеет ни малейшего понятия.

Впрочем, как бы не спастись, только бы спастись и достигнуть Царствия небесного, которого да сподобит нас всех Господь. Аминь.

В 1912 году старца Варсонофия назначают настоятелем Старо-Голутвина Богоявленского монастыря. Несмотря на великие духовные дарования старца, нашлись недовольные его деятельностью: путем жалоб и доносов он был удален из Оптиной. Смиренно просил он оставить его в скиту для жительства на покое, просил позволить ему остаться хотя бы и в качестве простого послушника.

Мужественно перенося скорбь от разлуки с любимой Оптиной, старец принимается за благоустройство вверенной ему обители, крайне расстроенной и запущенной. И как прежде, стекается к старцу Варсонофию народ за помощью и утешением. И как прежде, он, сам уже изнемогающий от многочисленных мучительных недугов, принимает всех без отказа, врачует телесные и душевные недуги, наставляет, направляет на тесный и скорбный, но единственно спасительный путь. Здесь, в Старо-Голутвине, совершается по его молитвам чудо исцеления глухонемого юноши. “Страшная болезнь - следствие тяжкого греха, совершенного юношей в детстве”, - поясняет старец его несчастной матери и что-то тихо шепчет на ухо глухонемому. “Батюшка, он же вас не слышит, - растерянно восклицает мать, - он же глухой...” - “Это он тебя не слышит, - отвечает старец - а меня слышит”, - и снова произносит что-то шепотом на самое ухо молодому человеку. Глаза того расширяются от ужаса, и он покорно кивает головой... После исповеди старец Варсонофий причащает его, и болезнь оставляет страдальца.

Меньше года управлял старец обителью. Страдания его во время предсмертной болезни были поистине мученическими. Отказавшийся от помощи врача и, какой бы то ни было пищи, он лишь повторял: “Оставьте меня, я уже на кресте”... Причащался старец ежедневно.

1/14 апреля 1913 года предал он свою чистую душу Господу.

 

Преподобный Варсонофий Оптинский, моли Бога о нас!

 

Преподобный Анатолий (младший) Оптинский
(1855–1922)

 

С юных лет калужский мальчик Александр Потапов стремился к духовной жизни, но мать не отпускала его в монастырь.

15 февраля 1885 года, вскоре после смерти матери, Александр пришел в Оптину Пустынь. Со временем послушник Александр стал келейником у старца Амвросия.

Монашеский постриг состоялся 3 июня 1895 года.

После кончины старца Иосифа и старца Варсонофия, старец Александр вместе со старцем Нектарием стал продолжателем Оптинского Старчества. Если к старцу Нектарию стремились попасть братия и интеллигенция, то к старцу Анатолию шел простой люд со своими скорбями и болезнями.

“Всегда смиренный и никогда не унывающий” - в народе его ласково называли “утешителем”, а еще - “вторым Серафимом”... На благословение к старцу, на соборование, на исповедь всегда стекалось множество людей. Чтобы не мешать братии, старец Анатолий из братского корпуса перешёл в притвор Владимирского храма.

Открытая до позднего вечера Владимирская церковь всегда была переполнена людьми. Батюшка принимал всех без ограничения времени, несмотря на бесконечную усталость, на мучительные болезни. Старец был всегда приветлив, постоянно ласковый, сердечный, готовый всегда отдать себя тому, кто приходил к нему за помощью.

Однажды к старцу Анатолию за духовной поддержкой пришёл попавший в затруднительное положение крестьянин, оставшийся с семьей без крыши над головой, имея за душой лишь 50 рублей денег. Старец Анатолий выслушал несчастного, благословил его и утешил: “Не падай духом, через три недели в свой дом войдешь”. По милости Божией, по молитвам старца так и произошло.

Старцу многое было открыто, предвидел он и гонения на церковь.

Старец Анатолий писал одному из духовных чад: “Бойся Господа, сын мой, бойся потерять уготованный тебе венец, стой в вере и, если нужно, терпи изгнание и другие скорби, ибо с тобой будет Господь”.

После закрытия Оптиной к старцу пришли с обыском, за обыском последовал арест. Больного старца повезли в тюрьму, но по дороге его состояние ухудшилось, и он оказался в больнице, его по ошибке приняли за тифозного больного, тут же остригли волосы и бороду. Когда же выяснилось, что диагноз не подтвердился, его отпустили.

Вернулся старец Анатолий в обитель измученный, но со светлой улыбкой и с благодарением Господу на устах.

29 июля 1922 года в монастырь вновь нагрянула комиссия ГПУ. Начались допросы. Готовили к аресту и умирающего старца. Праведник попросил себе только отсрочки на сутки, чтобы приготовиться. Ночью ему стало худо. Позвали доктора, но тот не нашел ничего, угрожающего жизни. Под утро келейник нашел старца стоящим на коленях. Войдя в келию через несколько минут, келейник, отец Варнава, понял, что старец Анатолий тихо отошел ко Господу.

Наутро приехала комиссия. Вышли из машины: “Старец готов?” - “Да, готов”, - ответил отец Варнава. И впустил их в келию.

Господь принял готового Своего раба в ночь на 30 июля/12 августа 1922 года.

Его погребли возле могилки старца Амвросия, на том самом месте, где он долго стоял за две недели до смерти, повторяя: “А тут ведь вполне можно положить еще одного. Как раз место для одной могилки. Да, да, как раз...”

“Положись на волю Господню, и Господь не посрамит тебя... Пред кончиною своею будешь благодарить Бога не за радости и счастье, а за горе и страдания, и чем больше их было в твоей жизни, тем легче будешь умирать, тем легче будет душа твоя возноситься к Богу” - так учил своих чад старец Анатолий и жизнью своей, и блаженной кончиной.

Советы преподобного Анатолия (младшего)

- Гордость бывает разная. Есть гордость мирская – это мудрование, а есть гордость духовная – это самолюбие...

Наш учитель – смирение. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать, а благодать Божия - это все... Там тебе и величайшая мудрость. Вот ты смирись и скажи себе: “Хотя я и песчинка земная, но и обо мне печется Господь, и да свершается надо мной воля Божия”. Вот если ты скажешь это не умом только, но и сердцем, и действительно смело, как подобает истинному христианину, положишься на Господа, с твердым намерением безропотно подчиняться воле Божией, какова бы она ни была, тогда рассеются пред тобою тучи, и выглянет солнышко и осветит тебя и согреет, и познаешь ты истинную радость от Господа, и все покажется тебе ясным и прозрачным, и перестанешь ты мучиться, и легко станет тебе на душе...

От того и трудной стала жизнь, что люди запутали её своим мудрованием, что вместо того, чтобы обращаться за помощью к Богу, стали обращаться за помощью к своему разуму да на него полагаться... Не бойся ни горя, ни страданий, ни всяких испытаний: всё это посещения Божии, тебе же на пользу...

Вот вы спрашиваете скорейший путь ко смирению. Конечно, прежде всего, следует сознать себя немощнейшим червяком, ничего не могущим сделать доброго без дара Духа Святаго от Господа нашего Иисуса Христа, подаваемого по молитве нашей и ближних наших и по Своему милосердию...

Живи просто, по совести, помни всегда, что Господь видит, а на остальное не обращай внимания!

Пророчество о судьбе России:

Будет шторм, и русский корабль будет разбит. Да, это будет, но ведь и на щепках и обломках люди спасаются. Не все же, не все погибнут... Бог не оставит уповающих на Него. Надо молиться, надо всем каяться и молиться горячо... И будет (после шторма) штиль... явлено будет великое чудо Божие, да. И все щепки и обломки волею Божией и силой Его соберутся и соединятся, и воссоздастся корабль в своей красе и пойдет своим курсом, Богом предназначенным. Так это и будет, явленное всем чудо.

 

Преподобный Анатолий Оптинский, моли Бога о нас!

 

Преподобный Нектарий Оптинский
(1853–1928)

 

В городе Ельце Орловской губернии у Василия и Елены Тихоновых родился сын. Крестили младенца в Елецкой церкви, при крещении мальчик был назван Николаем.

Семья была бедная, хотя целыми днями Василий работал рабочим на мельнице, средств едва хватало, чтобы прокормить семью. Скончался Василий, когда Николай не достиг семилетнего возраста. Трудно было Елене Тихоновой одной растить сына. Доброй, кроткой, благочестивой женщине приходилось время от времени быть строгой с Николаем. Однажды, любознательный Николай, чуть не выколол глаз кошке, ему очень хотелось узнать, почему у неё так ярко светятся глаза. Заметив, что Николай схватил иголку и подкрался к кошке, Елена вовремя ударила сына по руке и сказала:

- Ах, ты! Вот как выколешь глаз кошке, сам потом без глаз останешься!

Через много лет около скитского колодца произошёл случай, который напомнил юноше об этом событии, случившемся в раннем детстве. Когда однажды он подошёл к скитскому колодцу, другой монах неожиданно поднял ковш так, что остриё пришлось против его глаза.

В самый последний момент иноку удалось оттолкнуть заостренную рукоятку ковша от лица.

Старец Нектарий позже вспоминал: “Если бы я тогда кошке выколол глаз, и я бы сейчас был без глаз. Видно всему этому надо было случиться, чтобы напомнить моему недостоинству, как всё в жизни от колыбели до могилы находится у Бога на самом строгом учёте”.

Когда сыну исполнилось одиннадцать лет, Елена устроила Николая на работу в лавку к купцу Хамову. Старшему приказчику купца нравился смышленый мальчуган, а когда Николаю исполнилось 18 лет, приказчик решил женить его на своей дочери. Узнав об этом, купец посоветовал Николаю сходить к благочестивой старице – схимнице Феоктисте за благословением на вступление в брак. Схимница же благословила юношу пойти в Оптину Пустынь за советом к старцу Илариону. Николай отправляется в святую обитель. Отец Иларион, выслушав Николая, посылает его к прозорливому старцу Амвросию. После двухчасовой беседы со старцем, Николай остаётся в скиту.

Старец Нектарий вспоминал:

- В скит я поступил в 1876 году. Через год после сего, батюшка Амвросий благословил меня обращаться как к духовному отцу, к начальнику скита, иеромонаху Анатолию, что и продолжалось до самой кончины последнего в 1894 году. К старцу же Амвросию я обращался лишь в редких и исключительных случаях.

По послушанию первое время он ухаживал за цветами. Потом Николая назначили на пономарское послушание. Под руководством старцев послушник быстро возрастал духовно. 14 марта 1887 года он был пострижен в мантию.

Старец Нектарий вспоминал: “Целый год после этого я словно крылышки за плечами чувствовал”.

19 января 1894 года он был посвящен в иеродиакона и еще через четыре года был рукоположен в иеромонаха.

Из воспоминаний старца Нектария:

- Когда меня посвящал в иеромонахи бывший наш благостнейший владыка Макарий, то он святейшим своим оком прозрел всё моё неустройство... Подозвал к себе в алтарь да и говорит: “Нектарий! Когда ты будешь скорбен и уныл и когда найдёт на тебя искушение тяжкое, то ты только тверди: “Господи, пощади, спаси и помилуй раба Твоего иеромонаха Нектария”. Только всего ведь сказал владыка, но слово его спасало меня не раз и доселе спасает, ибо оно было сказано со властию”.

Уже в эти годы он исцелял больных, обладал даром прозорливости, чудотворения и рассуждения, но по своему смирению высокие духовные дарования он скрывал под внешним юродством.

В 1912 году оптинская братия избрала его в старцы. Но старец Нектарий отказывался, говоря: “Нет, отцы и братия! Я скудоумен и такой тяготы понести не могу”. И только по послушанию он согласился принять на себя старчество. Принимал старец Нектарий посетителей в “хибарке” прежних старцев, иногда он оставлял на столе в приемной книги, и посетители в ожидании приема смотрели эти книги и, листая их, находили ответы на свои вопросы. Для каждого человека у старца был свой подход. Часто он удивлял образованных собеседников своими познаниями, и люди спрашивали: “Где же старец окончил университет?” И не могли поверить, что он нигде не учился. “Вся наша образованность от Писания”, - говорил о себе старец. До последнего года жизни он интересовался современной литературой, техническими новинками (их он изучал, внимательно рассматривая игрушечные модели автомобилей и паровозов), расспрашивал приезжающих о “постановке образования в школах”, интересовался искусством. Живой ум, многосторонние интересы старца Нектария позволяли ему быстро находить общий язык с интеллигенцией, ему доверяли, к нему прислушивались многие образованные люди того времени.

Старец Нектарий говорил:

“Заниматься искусством можно, как всяким делом..., но всё это нужно делать как перед взором Божиим... Книга, картина – это гробницы света и звука. Приходит читатель или зритель, и если он сумеет творчески взглянуть, прочесть, то происходит “воскрешение смысла”. И тогда круг искусства завершается. Перед душой зрителя и читателя вспыхивает свет, его слуху делается доступен звук. Поэтому художнику или поэту нечем особенно гордиться. Он делает только свою часть работы. Напрасно он мнит себя творцом своих произведений – один есть Творец...

Но есть и большое Искусство – слово, убивающее и воскрешающее (псалмы Давида, например), но путь к этому искусству лежит через личный подвиг художника, это путь жертвы и один из многих тысяч доходит до цели”.

После закрытия монастыря в 1923 году старца Нектария арестовали. По выходе из тюрьмы старец жил в селе Холмищи у одного крестьянина, но и туда, невзирая на трудности, добирались духовные чада в поисках утешения и совета. Старец Нектарий, будучи провидцем, предсказывал в 1917 году: “Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом будет богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов”.

Скончался старец Нектарий в глубокой старости 29 апреля/12 мая 1928 года и был похоронен на местном кладбище. После возрождения Оптиной Пустыни, 3 /16 июля 1989 года, в день памяти митрополита Московского Филиппа, состоялось обретение мощей старца Нектария. Когда торжественная процессия двигалась по обители, от мощей исходило чудное благоухание: мантия старца оказалась нетленной, мощи были янтарного цвета. Как при жизни старца, так и после его блаженной кончины каждый, кто обращался к нему с истинной верой, получал благодатную помощь.

По молитвам преподобного Нектария и сейчас совершаются чудеса духовного и телесного исцеления.

Советы преподобного Нектария:

- Главное, остерегайтесь осуждения близких. Когда только придет в голову осуждение, так сейчас же со вниманием обратитесь: “Господи, даруй ми зрети моя согрешения и не осуждати брата моего”.

Ко всему нужно принуждение. Вот если подан обед, и вы хотите покушать и обоняете вкусный запах, все-таки сама ложка вам не поднесет кушанья. Нужно понудить себя, встать, подойти, взять ложку и тогда уже кушать. И никакое дело не делается сразу...

Человеку дана жизнь на то, чтобы она ему служила, не он ей, то есть человек не должен делаться рабом своих обстоятельств, не должен приносить свое внутреннее в жертву внешнему. Служа жизни, человек теряет соразмерность, работает без рассудительности и приходит в очень грустное недоумение; он и не знает, зачем живет. Это очень вредное недоумение и часто бывает: человек, как лошадь, везет и везет, и вдруг на него находит такое... стихийное препинание.

Спрашивает, каким путем идти к Богу. Идите путем смирения! Смиренным несением трудных обстоятельств жизни, смиренным терпением, посылаемых Господом болезней; смиреною надеждой, что не будете оставлены Господом, скорым помощником и любвеобильным Отцом Небесным; смиреною молитвою о помощи свыше, об отгнании уныния и чувства безнадежности, которыми враг спасения тщится привести к отчаянию, гибельному для человека, лишающего его благодати и удаляющего от него милосердие Божие.

Смысл жизни христианской, по слову святого апостола Павла, писавшего Коринфянам: “Прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которыя суть Божии”. Итак, начертав сии святые слова в душах и сердцах, следует заботиться, чтобы расположение и поступки в жизни служили славе Божией и назиданию ближним.

 

Преподобный Нектарий Оптинский, моли Бога о нас!

 

Преподобный Никон Оптинский
(1888–1931)

 

26 сентября 1888 года в Москве в многодетной купеческой семье Митрофана Беляева появился на свет еще один ребенок. Мальчика назвали Николаем.

Любовь к Богу Николай унаследовал от родителей. С годами у Николая и его младшего брата Ивана возникло и укрепилось сознательное стремление к духовной жизни. Они решили уйти в монастырь, изрезали на полоски перечень русских монастырей и, помолившись, вытянули полоску, на которой было написано: “Козельская Введенская Оптина Пустынь”.

Дома не препятствовали благому решению, и 24 февраля 1907 года, в день обретения главы Иоанна Предтечи, братья приехали в Оптину Пустынь.

Там их с любовью принял старец Варсонофий.

9 декабря 1907 года, в день празднования иконы Божией Матери “Нечаянная радость”, братья Беляевы были приняты в число скитской братии. В октябре 1908 года брат Николай был назначен письмоводителем старца Варсонофия и освобожден от всех послушаний, кроме церковного пения и чтения. К этому времени он становится самым близким учеником старца Варсонофия, который, провидя его высокое предназначение, готовил его в свои преемники, передавая ему свой духовный и жизненный опыт, руководил его духовной жизнью.

Однажды старец Варсонофий  открыл ему, что он по­ступил в монастырь по молитвам святого мученика Трифона, сказав при этом: «Почему за вас ходатайствовал мученик Трифон, нам не дано знать. Быть может, вы его отдаленный потомок, а святые зорко следят за своим потомством».

В апреле 1910 года Николай был пострижен в рясофор, а 24 мая 1915 года - в мантию. Он получил имя Никон в честь святого мученика Никона (память 28 сентября), в апреле 1916 года Никон был рукоположен во иеродиакона, а 3 ноября 1917 года удостоился сана иеромонаха.

После октябрьского переворота Оптина была закрыта, начались гонения.

Первый раз его арестовали 17 сентября 1919 года. Летом 1923 года монастырь был окончательно закрыт; братию, кроме двадцати рабочих при музее, выгнали на улицу. Настоятель старец Исаакий, отслужив последнюю соборную Литургию в Казанском храме, передал ключи от него иеромонаху Никону, благословил служить и принимать богомольцев на исповедь. Так иеромонах Никон за святое послушание настоятелю стал последним Оптинским старцем. Тогда же находившийся в ссылке старец Нектарий стал направлять своих духовных чад к старцу Никону. Старец Никон начал принимать народ, давая советы, он всегда ссылался на слова Оптинских старцев. Изгнанный из обители в июне 1924 года, старец поселился в Козельске, служил в Успенском храме, принимал народ, выполняя свой пастырский долг. Арестовали старца Никона в июне 1927 года вместе с отцом Кириллом (Зленко). Три страшных года провел старец Никон в лагере “Кемперпункт”. По окончании срока его приговорили к ссылке в Архангельскую область. Перед отправкой врач нашел у старца Никона тяжелую форму туберкулеза легких и посоветовал просить о перемене места ссылки. Привыкший все делать за послушание, он попросил совета у отца Агапита, сосланного вместе с ним. Тот посоветовал не противиться Божией воле, и старец Никон смирился.

3/16 августа 1930 года его “переместили” из Архангельска в город Пинегу. Больной, он долго скитался в поисках жилья, пока не договорился с жительницей села Воепола. Кроме высокой платы, она требовала, чтобы батюшка выполнял все тяжелые физические работы. Состояние здоровья старца Никона ухудшалось с каждым днем. Однажды от непосильного труда он не смог встать. И тогда хозяйка стала гнать его из дому. Отец Петр (Драчев) перевез умирающего к себе в соседнюю деревню и там ухаживал за ним. Физические страдания не омрачили духа верного раба Божия, погруженный в молитву, он сиял неземной радостью и светом. В последние месяцы своей болезни он почти ежедневно причащался Святых Христовых Тайн. В самый день его блаженной кончины, 25 июня / 8 июля 1931 года, он причастился, попросил прочитать канон на исход души.

Промыслом Божиим на погребение старца Никона собралось двенадцать священнослужителей. Он был отпет и погребен по монашескому чину на кладбище села Валдокурье.

Советы преподобного Никона:

- Молитвенное правило пусть будет лучше небольшое, но исполняемое постоянно и внимательно...

Возьмем себе в образец святого, подходящего к нашему положению, и будем опираться на его пример. Все святые страдали потому, что они шли путем Спасителя, Который страдал: был гоним, поруган, оклеветан и распят. И все, идущие за Ним, неизбежно страдают. “В мире скорбны будете”. И все, желающие благочестиво жить, гонимы будут. “Когда приступаешь работать Господу, уготовь душу твою во искушение”. Чтобы легче переносить страдания, надо иметь веру крепкую, горячую любовь ко Господу, не привязываться ни к чему земному, всецело предаться воле Божией.

Если нет возможности исполнить обет послушания, некому повиноваться, надо иметь готовность все делать согласно воле Божией. Есть два вида послушания: внешнее и внутреннее.

При внешнем послушании требуется полное повиновение, исполнение всякого дела без рассуждения. Внутреннее послушание относится к внутренней, духовной жизни и требует руководства духовного отца. Но совет духовного отца следует проверять Священным Писанием... Истинное послушание, приносящее душе великую пользу, это когда за послушание исполняешь то, что несогласно с твоим желанием, наперекор себе. Тогда Сам Господь берет тебя на Свои руки...

Не надо давать волю своим чувствам. Надо понуждать себя обходиться приветливо и с теми, которые не нравятся нам.

“Иисусова молитва” заменит крестное знамение, если почему-либо нельзя будет возложить его.

Без крайней необходимости в праздничные дни нельзя работать. Праздником надо дорожить и чтить его. Этот день надо посвящать Богу: быть в храме, дома молиться и читать Священное Писание и творения св. отцов, делать добрые дела.

Надо любить всякого человека, видя в нем образ Божий, несмотря на пороки его. Нельзя холодностью отстранять от себя людей.

Что лучше: редко или часто приобщаться Св. Христовых Тайн? - сказать трудно. Закхей с радостью принял в свой дом дорогого Гостя - Господа, и хорошо поступил. А сотник, по смирению, сознавая свое недостоинство, не решился принять, и тоже хорошо поступил. Поступки их, хотя и противоположные, но по побуждению одинаковые. И явились они пред Господом равно достойными. Суть в том, чтобы достойно приготовлять себя к великому Таинству.

Гонения и притеснения полезны нам, ибо они укрепляют веру.

Если хочешь избавиться от печали, не привязывайся сердцем ни к чему и ни к кому. Печаль исходит от привязанности к видимым вещам. Никогда не было, нет и не будет беспечального места на земле. Беспечальное место может быть только в сердце, когда Господь в нем.

В скорбях и искушениях Господь помогает нам. Он не освобождает нас от них, а подает силу легко переносить, даже не замечать их.

Молчание подготовляет душу к молитве. Тишина, как она благотворно действует на душу!

Духовный отец, как столп, только указывает путь, а идти надо самому. Если духовный отец будет указывать, а ученик его сам не будет двигаться, то никуда и не уйдет, а так и сгниет около этого столпа.

Всегда помните закон духовной жизни: если смутишься каким-либо недостатком другого человека и осудишь его, впоследствии тебя постигнет та же участь, и ты будешь страдать тем же недостатком.

Не прилагайте сердца к суете мирской. Особенно во время молитвы оставляйте все помыслы о житейском. После молитвы, домашней или церковной, чтобы сохранить молитвенное умиленное настроение, необходимо молчание. Иногда даже простое, незначительное слово может нарушить и спугнуть из души нашей умиление.

Самооправдание закрывает духовные очи, и тогда человек видит не то, что есть на самом деле.

Терпение есть непрерывающееся благодушие.

Спасение ваше и погибель ваша - в ближнем вашем. Спасение ваше зависит от того, как вы относитесь к своему ближнему. Не забывайте в своем ближнем видеть образ Божий.

Всякое дело, каким бы ничтожным оно вам ни казалось, делайте тщательно, как пред лицом Божиим. Помните, что Господь видит все.

 

Преподобный Никон Оптинский, моли Бога о нас!

 

Преподобный Исаакий Оптинский, священномученик
(1865–1938)

 

Священномученик Исаакий Оптинский (Иван Николаевич Бобриков) родился в 1865 году в селе Остров Малоархангельского уезда Орловской губернии в крестьянской семье. Его отец Николай Родионович Бобриков, родившийся в 1836 году, скончался в Оптиной пустыни 22 апреля 1908 года схимонахом.

Вот что рассказывал старец Нектарий о появлении Ивана в Оптиной Пустыни: “Блаженный Василий привел его к батюшке Амвросию и сказал: “Поклонитесь в ножки ему, это будет последний Оптинский архимандрит”. А юноше он сказал: “Тебя казнят”. По дороге в трапезную блаженный Василий призывал богомольцев: “Поклонитесь последнему Оптинскому архимандриту”.

Иван пришел в Оптину Пустынь в возрасте 19 лет в 1884 году. Старец Амвросий благословил принять Ивана к себе на добровольное послушание.

17 декабря 1897 года при настоятельстве архимандрита Досифея (Силаева) послушник Иван был определен в число братства монастыря. Вскоре, 7 июня 1898 года, он был пострижен в мантию с именем Исаакий, а 20 октября того же года рукоположен в иеродиакона. 24 октября, в день освящения Калужским епископом Вениамином Казанского собора в Шамординской обители, был рукоположен в иеромонаха.

30 августа 1913 года, после кончины архимандрита Ксенофонта, старшая братия избрала иеромонаха Исаакия настоятелем монастыря. Монахиня Мария (Добромыслова) писала: “По своей примерной, истинно монашеской жизни он был вполне достоин занять столь высокий пост. Очень большого роста, внушительной и благолепной наружности, он был прост, как дитя, и в то же время мудр духовной мудростью”.

К концу 1916 года из-за затянувшейся войны ощутимо чувствовался недостаток во всем жизненно необходимом, несмотря на это, обитель Оптинская охотно отзывалась на все просьбы о помощи пострадавшим от войны, сокращая свои собственные потребности.

Старец Исаакий не имел ни минуты отдыха: свет в его келии, как правило, угасал только под утро. Он никогда не спешил и не суетился, во всем полагался на Бога. И Господь никогда не оставлял его.

23 января 1918 года Оптина Пустынь была закрыта, но монастырь еще держался под видом “сельскохозяйственной артели”. Весной 1923 года закрыли сельхозартель, обитель перешла в ведение Главнауки. Как исторический памятник была названа “Музей Оптина Пустынь”. Настоятеля иеромонаха Исаакия власти отстранили от дел.

Старец Исаакий и старшая братия, с великой скорбью покинув обитель, поселились на квартирах в Козельске. В 1923 году все храмы обители были закрыты, и храмовые службы прекратились на 65 лет.

В то время в Георгиевском храме Козельска освободилась вакансия священника, и чудесным образом устроилось так, что в храме этом все должности заняли оптинские иноки.

Наступил 1929 год. По всей стране прокатилась волна новых арестов. В августе, после праздника Преображения Господня, были арестованы и заключены в козельскую тюрьму все оптинские иеромонахи вместе со старцем Исаакием. Из Козельска арестованные были отправлены в сухиническую тюрьму, а оттуда в Смоленск. В январе 1930 года, после окончания следствия, заключенные были сосланы. Старец Исаакий переехал в город Белев Тульской области.

В 1932 году старца Исаакия вновь арестовали. Пять лет спустя старец Исаакий сподобился от Господа мученического венца.

26 декабря/8 января 1938 года старца вместе с другими мучениками за веру расстреляли по приговору “тройки”.

Подобно древним мученикам, не боясь жестокости врагов Христовых, твердо стоял священномученик Исаакий в своем исповедании: “От креста своего не побегу!” И кровью своею засвидетельствовал свою верность Господу нашему.

 Преподобный священномученик Исаакий, моли Бога о нас!

 

   Старец Иоасаф (Моисеев)

     (1889–1976 гг.)

 

 

            Схимонах Иоасаф (в миру Петр Борисович Моисеев) родился в 1889 году в поселке Митинского чугунно-литейного завода (поселок Песоченский Суворовского района Тульской области). Его отец, Борис Кондратьевич, работал механиком на Митинском заводе, а мать Пелагея была домохозяйкой. Родители своих детей старались воспитывать в религиозном духе.

            В 1903 году после окончания сельской начальной  школы Петр отправился в Оптину пустынь (монастырь находился в 30 верстах от его дома). Настоятель монастыря архимандрит Мелетий с любовью принял тринадцатилетнего отрока, желающего посвятить себя служению Богу, он сразу почувствовал в мальчике что-то особенное и ответил на его просьбу таким образом: «Тебе сейчас нужно вернуться домой... А потом возвращайся, но с отцом и документами. Тогда мы тебя непременно возьмем». По милости Божией родители благословили сына, отец проводил его до самых монастырских ворот.

            Поступив в обитель, Петр получил клиросное послушание, он также обучался слесарному ремеслу  в монастырской ремесленной школе.  В 1910 году послушник Петр был призван в 6-й драгунский Глуховский полк в качестве младшего оружейного подмастерья.  В 1918 году, после окончания первой мировой войны, младший унтер-офицер Петр Моисеев был демобилизован из армии. Два года он провёл дома, а в 1920 году вернулся в Оптину пустынь. В 1924 году власти закрыли монастырь, монахи были отправлен в Калугу на «принудительные работы».

            По милости Божией весной 1925 года, на московском подворье Оптиной пустыни, Петр принял пострижение в мантию, при этом он получил имя Иосиф в честь святого Иосифа-песнописца. По традиции ново постриженный монах должен был пять дней пребывать в храме. Отец Иосиф получил послушание стоять с патриаршим крестом при гробе почившего патриарха Тихона в Донском монастыре. Во время несения послушания у гроба Патриарха было видение: вдруг отверзлось небо, и он увидел восходящего на небеса святейшего Патриарха Тихона и убиенную Царскую Семью. Это видение он  запомнил на всю жизнь.

            В 1926 году, по окончании срока принудительных работ, отец Иосиф, уже как монах, был лишен гражданских прав и отправлен по месту жительства своих родителей. Около двух лет он провел в родном доме, а затем, в начале 1928 года ему удалось устроиться певчим в один из храмов ликвидированного московского Даниловского монастыря. Однако в 1930 году власти  закрыли обитель, и отцу Иосифу пришлось вернуться домой. На деньги, заработанные кустарным промыслом, отец Иосиф изготовил станок для производства церковных свечей и стал снабжать ими окрестные церкви. 14 августа 1936 года он был арестован за нелегальную помощь церковным приходам, а 21 сентября  был осужден народным судом Черепетского района Московской обл. по 99-й статье УК РСФСР на один год исправительных работ.

            По окончании срока отец Иосиф вернулся к себе домой, а 4 октября 1937 года он был арестован вторично по 58-й статье УК РСФСР за антисоветскую деятельность. 19 октября 1937 года решением Тройки при Управлении НКВД по Тульской области монах Иосиф был приговорен к 10 годам лишения свободы с отбыванием срока наказания в исправительно-трудовом лагере. Он был отправлен в Ярославскую область, в местность, где находился Волголаг.

            19 января 1943 года отец Иосиф по причине серьезного ухудшения здоровья был досрочно освобождён, и получил право проживать в Брейтовском районе Ярославской области. Всего лишь три года он провел на свободе, 29 января 1946 года он был третий раз арестован и препровожден в тюрьму г. Ярославля.

            20 мая 1946 года судебная коллегия по уголовным делам Ярославского областного суда приговорила Моисеева Петра Борисовича к 10 годам лишения свободы.

            В 1954 году, после освобождения, отец Иосиф поселился в г. Грязи Воронежской области  у Яковлевых. Специально для него была куплена у соседей времянка, которую он сам и собрал на огороде, в этой келье он и подвизался в строгом посте и непрестанной молитве. Все свое время он посвящал молитвенному деланию, богомыслию, чтению Священного Писания, святоотеческих книг и посильному рукоделию.

            Из воспоминаний схимонахини Николаи (в миру Марии Яковлевны Яковлевой) келейницы старца Иоасафа:

   - Расскажу, как он меня учил молитве Иисусовой. Он говорит: «Вот слушай: когда человек без молитвы, от него отходит ангел, и он не знает, куда идти. Ты же инокиня, почаще думай о том дне, в который принимала святое пострижение, и помни всегда, в каком состоянии душа в тот момент находилась. Вот я отсидел 20 лет, было тяжело в заключении, но я всегда взывал ко Господу. Надо Господу молиться, носить имя Его в сердце, в уме, в устах, с Господом, с Иисусовой молитвой, спать, жить, ходить, есть, пить. Если нет такого призвания, стекаются плохие мысли, а все плохое отгоняется Иисусовой молитвой».

            Батюшка большой молитвенник был. Весь день почти в молитве проводил. Вставал на правило ночью, в три часа. Я на работу утром пойду, а он все продолжает. К обеду возвращаюсь в двенадцать часов, чтоб самой поесть, да его покормить, а он все молится. Вот он пообедает, пойдет, дрова поколет... Чтоб он отдыхал, так я как-то этого не видала. В четыре часа дня опять за правило брался и часов до восьми молился. Перед вечерним правилом всегда чай пил, но после молитвы уже не вкушал больше. Потом, после вечерней молитвы, сядет книжки свои читать, а когда спать ложился, я того и не знала. Спать пойду к маме, а он все читает еще...

            В конце 50-х годов по благословению митрополита Воронежского и Липецкого Иосифа батюшку постригли в великую схиму с именем Иоасаф, в честь святителя Иоасафа Белгородского. Схиигумен Митрофан его постригал...

             Батюшка много предсказывал. Часто он вздыхал: «Ах, немного я не доживаю, ведь Оптину-то откроют»... Помню, когда брат уезжал на жительство в Выборг, то велел нам известить его о кончине старца... А батюшка ему ответил: «Да нет, я тебя буду провожать, а не ты меня»... Так и вышло: брат тридцати лет помер от болезни...

            Он на фотографию дорогого батюшки Иоанна Кронштадтского сделал венок из фольги и повесил в келии. А я говорю: «Да ведь он еще не прославлен». А он говорит: «А у меня келейно прославлен»... Но прозорливость свою скрывал. Нас, к примеру, навещали архиепископ Евсевий, схиархимандрит Серафим, иеросхимонах Нектарий, схиигумен Митрофан. Когда его о чем-нибудь спрашивали, то он возьмет тетрадочку, да и начинает им по тетрадочке говорить. Я спрашиваю: «Батюшка, а почему ты не скажешь им от себя? Скажи им своими словами, ты же ведь знаешь, что сказать» А он говорит: «Нельзя, Маша, если я себя раскрою, то меня здесь не будет. А меня Матерь Божия благословила в этом месте жить»...

            Многие верующие люди обращались к старцу за духовным советом, благословением и наставлением. В числе приезжавших к нему людей были схиархимандрит Макарий (Болотов), схиархиандрит Серафим (Мирчук), иеросхимонах Нектарий (Овчинников), игуменья Снетогорского монастыря Людмила (Ванина), Псковский архиепископ Евсевий (Саввин) и многие другие.

            Из воспоминаний Владыки Евсевия: «Часто я заставал его в молитвенном восторге, при этом меня поражала простота и дерзновенность его молитвенных обращений к Богу и особенно к Богоматери. Отец Иоасаф обладал прекрасным, красивым тенором и с чисто монашеской, почти детской, умиленностью пел песнопения в честь Девы Марии. Разговоры он вел исключительно на духовные темы и не знал, что такое празднословие или пустословие. Ум свой старец держал устремленным к божественному, а духом всегда оставался бодр и свеж. Когда бы я ни приходил к нему, я встречал его в состоянии неизменной радости. Несмотря на свой строгий, почти отшельнический, образ жизни, принимал нас отец Иоасаф с отеческой лаской, теплотой и приветливостью. Он был настоящим затворником, Божиим человеком и земным ангелом, и его высокая, безмолвная, нездешняя жизнь, которую он проводил в безвестности, была для нас предметом постоянного удивления».

            О времени своей смерти  отец Иоасаф, по свидетельству его келейницы знал за год до его кончины. В последний свой вечер под праздник Благовещения Пресвятой Богородицы в 1976 году, он удостоился явления Спасителя и Божией Матери. В те минуты, когда уже отходил в мир иной, по словам келейницы, он исполнился неизреченного веселия, божественного восторга, и весь как бы светился.

            Отпевание усопшего старца возглавил наместник Троице-Сергиевой лавры архимандрит Евсевий (ныне архиепископ Псковский и Великолукский). Похоронен схимонах Иоасаф на кладбище г. Грязи. Сегодня его могила привлекает к себе большое количество страждущих людей. По свидетельству верующих многие из них получают по молитвам схимонаха Иоасафа благодатную помощь.

 

 

Господи, упокой душу раба Твоего, старца Иоасафа, со святыми упокой, и его молитвами спаси нас!

 

 

Иеромонах Амвросий (Иванов)  (1879-1978)

 

Старец Амвросий (в миру Василий Федорович Иванов) родился 2 января 1879 года в селе Копыл Ростошенской волости, Борисоглебского уезда Тамбовской губернии. Его земляками по Тамбовскому краю оказались прп. Серафим Саровский, прп. Амвросий Оптинский и прп. Силуан Афонский. Семья о. Амвросия отличалась глубоким благочестием. Сестра его матери подвизалась в Таволжском монастыре, один брат подвизался в Оптиной Пустыни, другой – в Саровском монастыре. Особую роль в религиозном воспитании старца сыграла его мать.

Когда Василию было восемь лет, родители взяли его с собой в Оптину Пустынь, где он получил благословение старца Амвросия. Именно тогда ему было предсказано, что он станет преемником по духу величайшего Оптинского старца.

После смерти отца и трех сестер Василий по благословению матери поступил в Оптину пустынь, где основным его послушанием стало клиросное. (В обители он подвизался с 1897 по 1904 гг.) Позднее, на вопрос духовных чад, было ли какое искушение в монастыре, старец ответил: «Пять лет спать хотел, а потом привык». Послушник Василий застал в Оптиной Пустыни великих старцев (ныне прославленных): прп. Иосифа, Анатолия, Нектария, Варсонофия. Юноша прожил здесь с 1897 по 1904 гг. На послушника обратил внимание о. Венедикт (Дьяконов), бывший секретарь и помощник прп. Амвросия. Когда архимандрита Венедикта назначили настоятелем Пафнутьево-Боровского монастыря, он попросил Калужского владыку о переводе Василия к нему на послушание регента. Отец Венедикт постриг Василия 11 марта 1911 г. с наречением имени Амвросий. 1 мая 1911 г., на память прп. Пафнутия Боровского, отец Амвросий был рукоположен в иеродиакона, а через год – в иеромонаха.

В мае 1923 г. монастырь был закрыт и о. Амвросий перешел служить в село Иклинское. В 1930-1933 гг. он отбывал ссылку. Когда же в 1942 г. Иклинский храм уничтожили, батюшка служил в селе Спас-Прогнань в церкви Преображения Господня. С 1 марта 1942 г. и до последних дней своей жизни великий старец молился в этом храме. Батюшка наизусть знал всю Псалтирь.

Известно множество случаев благодатной помощи и чудесных исцелений, происшедших по молитвам прозорливого старца Амвросий. Старец Амвросий часто говорил своим духовным  детям: «Не забывайте Бога, и Бог вас не забудет».

«Самое главное быть кротким человеком».

«Больше надо молчать. Говорливых в раю нет».

«Самое главное делайте всё по рассуждению».

 

Из воспоминаний матушки Афанасии: «Батюшка в душе помолится, и человек сразу меняется, и ненужные мысли отступают. Приобретает тишину. Радость».

Из воспоминаний матушки Елевферии: «Помню, приехала женщина с ребёнком, он ползал, совсем не ходил, хотя ему было 3-4 лет. Пожил неделю у старца и бегать стал... Принимал всех, как отец родной...

После закрытия монастыря Преподобного Пафнутия Боровского приехал батюшка в родную деревню, как он сказал местному священнику, - «на похороны».

«Да у нас никто не умер!» - возразил тот изумлённо. Через некоторое время пришли и сказали, что дьякон утонул. Они отпевали его вдвоём».

Из воспоминаний матушки Елизаветы: «Однажды встала перед ним на колени... Он сам назвал мне десять моих грехов: «Ну. Пожалуй, больше нету». Но вообще-то больше так грешить не надо.

            Однажды гостили у батюшки восемь монашек. Провожая их, он протягивает им 3 рубля: «Билеты не покупайте, а то не успеете – дайте контролёру. Езжайте с Богом».

Только поднялись на платформу – идёт электричка. Лишь одна молодая матушка успела добежать до кассы и взять билет. А старушки спокойно вошли в вагон по батюшкиному благословению. Идёт контролёр: «Ну, что бабульки? Ну ладно давайте 3 рубля!»»

            Из воспоминаний А.А.: «Батюшка говорил очень тихо и медленно, от него исходила удивительная теплота и любовь, сердце так и тянулось к нему.

Стояли мы как-то на службе в Благовещенском приделе. Передо мной блаженная схимница Еликонида. Батюшка шёл с кадилом по храму, остановился рядом и вдруг тронул её за руку и говорит: « Молчи» А я смотрю не него в это момент и вижу, что он как-то изменился, лицо сделалось светло-розовым и необычно красивым... И только через некоторое время мать Еликонида мне открыла, как видела в ту минуту, что на него сошёл Дух Святой в виде голубя.

            Старец имел благословение отчитывать бесноватых.

 

Монахиня Капитолина, которая попала к старцу в последние дни его земной жизни, свидетельствовала, что ощутила необыкновенное благоухание, когда поднялась с колен и приложилась к плечу старца.

Монахиня Любовь просила у Господа, чтобы он удостоил её видеть кончину праведника. Когда она вошла в комнату, батюшка благословил её слабеющей рукой, которую поддерживала монахиня, которая ухаживала  за ним.

Когда она коснулась губами его холодеющих пальцев, старец 3 раз повторил: «Молитесь, молитесь, молитесь!» Через некоторое время лицо его тронула улыбка, он сказал. Что видит своих родителей... Его бледное лицо как бы осветилось, и он мирно предал дух свой Богу. Старец отошёл ко Господу 2/15 октября 1978 года.

Старца не хоронили пять дней, так как ждали приезда владыки Никона, никто не ощущал запаха тления. Духовные чада старца свидетельствуют, что  после того как побывают на могилке старца, по его молитвам всегда получают ощутимую помощь.

            Старца Амвросия  похоронили справа от входа в храм во имя Преображения Спасителя в селе Спас-Прогнань.  (Адрес: 249002 Калужская область, с. Спас-Прогнань, проезд: до ст. Балабаново Киевской ж/д (90 км), далее пешком по проселочной дороге 5 км. Авт. От ст. м. Юго-Западная на пос. Курилово до ост. «пионерлагерь Метрополитен», далее пешком 4 км.)

 

 

 

Оптинские новомученики

 

Пасхальным утром 18 апреля 1993 года в Оптиной Пустыни иеромонах Василий (Росляков), вместе с двумя иноками Ферапонтом и Трофимом, принял мученическую кончину.

 

 

Страх Господень и чист, и отважен - пребывает вовек, на века.

Он об истине людям подскажет, потому и оправдан всегда.

Суд его вожделеннее злата, вожделенней бесценных камней,

Слаще самых янтарнейших капель, что сочатся из ульев щелей.

 

Этим всем охраняется раб Твой, этим всем возродиться бы смог.

В соблюденье завещанной правды есть награды великий залог.

Кто усмотрит вину прегрешений, кто проникнет в себя до конца.

Ты от тайных моих помышлений удержи и очисти меня.

 

Отведи хоть на время напасти, чтоб они не вредили бы мне,

Я забуду беспечные страсти, непорочность воздвигну в душе.

И пусть будут слова мои честны, мои мысли чисты пред Тобой.

Ты, Господь, основание песням, ты, Господь, Избавитель людской.

(Иеромонах Василий Росляков)

 

Иеромонах Василий (Росляков)  (1960-1993)

 

Иеромонах Василий (в миру Игорь Иванович Росляков) родился в Москве 23 декабря 1960 года в семье военного. Его отец, Иван Федорович, во время  Великой Отечественной войны воевал на Северном флоте. Мать -  Анна Михайловна, работала ткачихой на московской фабрике.
           Игорь появился на свет, когда родителям было за сорок...
 Семья Росляковых жила в Москве, в небольшой квартире пятиэтажного дома. Игорь рос очень добрым, смышленым и самостоятельным. Бог наградил его хорошей памятью, поэтому учеба ему давалась легко.  С девятилетнего возраста  Игорь начал  заниматься плаванием, затем записался в секцию по водному поло. Если в школьные годы, участвуя в соревнованиях, ему приходилось   защищать  честь школы, то потом пришлось отстаивать честь страны. С годами он стал мужественным, смелым и решительным.

Родителям удалось привить своему сыну  с детства любовь, уважение ближним, и милосердие. О милосердии может свидетельствовать тот факт, что в юности Игорь подарил свой  магнитофон, о котором сам долго мечтал, школьному другу, родители которого были не в состоянии, в то время  его ему купить. Позже он так же легко расстался со своей любимой гитарой.
           Игорь  с детства был очень любознательный, он даже завёл  большую тетрадь, в которую записывал необычные случаи из жизни, информацию обо всём, что его интересовало. Этот интерес потом привёл его на факультет журналистики Московского Государственного Университета им. М.В. Ломоносова… (Поступив на факультет журналистики, он успешно играл в составе университетской команды по водному поло.)
       За годы обучения  в университете  Игорь охладел к журналистике. Он любил слагать  стихи, а по  ночам любоваться  звездами. Любовь к природе уводила его из суетного мира, подводила к мысли о великом Творце всего этого великолепия. Как и многим поэтам, Игорю больше всего нравилась осенняя пора. Когда он вечерами гулял по осеннему Кузьминскому парку,  наслаждаясь красочным убранством деревьев, то часто погружался в размышления о смысле существования. Придя домой, спешил уединиться в своей комнате, чтобы скорее взять в руки карандаш и записать стихи.

Однажды утром услышав, как духовой оркестр играет траурный марш, он выглянул в окно, и, увидев, что кого-то хоронят,  от всей души посочувствовал людям, в чью-то семью пришло горе.  Это событие заставило его глубоко  задуматься о тайне жизни и смерти. Когда Игорю шел 19-й год, внезапно умер его отец. Юноша  долго не мог примириться с этой потерей. Он стал молчаливым и задумчивым.

В 1985 году Игорь закончил МГУ с квалификацией - литературный работник газеты. Кроме того, он имел ещё  диплом об окончании Института физкультуры и он предпочёл тренерскую работу.  С 1985 года по 1988 год  он был  инструктором спорта  в Добровольном спортивном обществе профсоюзов.

Однажды, будучи на соревнованиях в Голландии, Игорь познакомился с девушкой, они обменялись адресами. Приехав домой, он стал писать ей письма, завязалась переписка. А когда настало время ехать на очередные соревнования в Канаду, Игорь узнал, что попал в список «невыездных» - ему припомнили дружбу «с иностранной гражданкой». *Когда началась перестройка, Игорю стали  давать  визу в пределах соцстран. Он выполнил тогда норматив мастера спорта международного класса. 

Он очень переживал случившееся. Преподавательница истории, Тамара Владимировна, обратила внимание на то, что Игорь чем-то расстроен, и посоветовала ему обратиться к священнику. После духовной беседы, юноша обрёл душевный покой: обиду и уныние как рукой сняло. (Следует отметить, что  духовником семьи Тамары Владимировны  был в свое время ныне прославленный святитель Лука (Войно-Ясенецкий).) В её доме юноша познакомился с вернувшимся из лагеря протоиереем Василием Евдокимовым. Когда протоиерея Василия спросили: «Батюшка, а страшно было в лагерях?». Он ответил: «Конечно, страх был, когда пробира­лись тайком на ночную литургию в лагере: вдруг поймают и набавят срок? А начнется литургия - и Небо отверсто! Господи, думаешь, пусть срок на­бавят, но лишь бы подольше не наступал рассвет. Иногда мне даже казалось, что мы, узники Христо­вы, были свободнее тех, кто на воле. Как объяс­нить? Дух был свободным, и дух пылал...»

По Промыслу Божиему вскоре произошла ещё одна знаменательная встреча. Игорь познакомился с иеромонахом Рафаилом, служившим на приходе в городе Порхове Псковской губернии. Он оказал на него благотворное влияние. 

18 ноября 1988 года отец Рафаил погиб в автомобильной катастрофе. Узнав о гибели иеромонаха,  Игорь ощутил невероятную  душевную скорбь, но сразу  после причастия обрёл душевное  спокойствие. Господь дал понять своему избраннику, что жизнь на этом не кончилась, их душевная связь не прервётся, отец Рафаил и в Райских селениях продолжит молиться о нём. Господь даровал Игорю вдохновение. Сами собой вдруг стали рождаться волнующие строки, которые оставалось только записать. Вот этот стих:

 

Нашел бы я тяжелые слова о жизни, о холодности могилы,

И речь моя была бы так горька, что не сказал бы я и половины.
Но хочется поплакать в тишине и выйти в мир со светлыми глазами.
Кто молнией промчался по земле, тот светом облечен под небесами.

 

Жизнь Игоря изменилась: он ежедневно молился, строго постился, с большим рвением взялся за чтение духовной литературы, где, наконец, нашел исчерпывающий ответ на волнующий его вопрос о смерти. Он торжествовал: «Душа неподвластна смерти,  познавая не только умом, но и сердцем близость Господа. - Ни дед, ни отец, никто другой  прежде отшедших от земной жизни людей, не умерли. Они живы, ибо душа бессмертна!»

Многие друзья заметили, Игорь очень изменился. Некоторые, опасались за него, думали, что во время поста он ослабеет и не сможет играть.  Господь давал ему силы, и он по-прежнему оставался лучшим игроком в команде.  Его товарищи (по команде) вспоминали: «Из-за его постничества... было первое время  недовольство. Он был ведущим и самым результативным игроком команды, и мы боялись проиграть, если он ослабеет постом. Но Игорь успокоил: “Главное, чтобы были духовные силы, а физические после придут. Дух дает силы, а не плоть”. На следующий день у нас был решающий финальный матч с сильной командой. И как же стремительно Игорь шел в атаку, забивая и забивая голы». В этом решающем матче была одержана победа. Он умел убеждать не только словами, но  и делами. *Следует отметить, что носить нательный крест в те года было нельзя. Но Игорь не расставался с крестом и на соревнованиях -  прятал его под спортивную ша­почку... Пройдут годы, и  он приведёт команду к Богу, станет духов­ным отцом для многих членов своей команды.

Когда летом вся команда отдыхала у моря, Игорь совершил паломничество в Псково-Печерский монастырь, где прожил около месяца. Будучи к тому времени мастером спорта международного класса, Игорь понимал,  что каждая игра вызывает  горделивое желание быть победителем, в азарте борьбы может родиться  неприязнь к сопернику.

Он  решил спросить у прозорливого старца архимандрита Иоанна Крестьянкина, как жить дальше. Старец посоветовал ему оставить спорт и идти в монастырь.  Когда Игорь рассказал матери о совете старца, то услышал в ответ: «Монастырь - дело хорошее, но пусть туда идут другие». Вероятно, тогда она была не готова расстаться с единственным, горячо любимым сыном, её пугало одиночество. (Через шесть лет после мученической кончины сына Анна Михайловна приняла монашеский постриг с именем Василиссы.)

Игорь решил подождать немного. А узнав о возрождении Оптиной Пустыни, загорелся желанием побывать там. Первый раз он отправился туда во время  отпуска. Здесь его с радостью  приняли. Обитель только восстанавливалась, нужны были помощники. Тогда и родилось желание остаться там навсегда.

Позже он напишет о монастыре следующие восторженные строки: «О, созвездие небосвода иноческого, о, дивная стая орлиная; многосвещное паникадило храма Богородицы; истинная гроздь винограда Христова - тако речем вам, отцы преподобнии, тако именуем и славим собор святых Оптинских».

«Радуйся, земля Оптинская...— Ангелами место возлюбленное... Велия слава твоя! Красуйся, благословенная, и ликуй, яко Господь с тобою!» Возрождение Оптиной он сравнивает с воскресшим четырехдневным Лазарем, который был мертв, но ожил, был подвержен тлению, но восстал для проповеди Христовой. Подобно ему был подвержен разрушению и монастырь, но ныне воскрес для спасения многих душ.

Он так полюбил святую обитель, что даже не хотел возвращаться домой, но, один из священников посоветовал ему все же съездить в Москву, чтобы закончить все мирские дела.

30 августа 1988 года Игорь уехал из Оптиной Пустыни  в Москву,  уволился с работы, распрощался с друзьями. А матери сказал, что хочет вернуться в монастырь, чтобы там ещё поработать.

 В монастыре его поселили в келье старца Амвросия. Он очень почитал великого старца, поэтому был чрезвычайно рад  этому обстоятельству. Даже ходить по земле, по которой когда-то ходили  Оптинские старцы, для него уже было счастьем

Приведём несколько строк из дневника будущего мученика за веру:

17 октября 1988 г.

 Пришёл в монастырь. Преподобне Отче наш Амвросие, моли Бога о нас!

Икона Казанской Божией Матери и икона прп. Амвросия источали миро. Матерь Божия, укрепи нас. Старец святый, заступись за обитель!

Старец Силуан: “Чем больше любовь, тем больше страданий душе; чем полнее любовь, тем полнее познание; чем горячее любовь, тем пламенней молитва; чем совершеннее любовь, тем святее жизнь”. Любить Бога никакие дела не помешают. Что надо делать, чтобы иметь мир в душе и в теле? Для этого надо любить всех, как самого себя, и каждый час быть готовым к смерти.

26 марта 1989 г.

Уста исповедуют Тя, Боже, тело уготовляет­ся на подвиги и страдания; душа же безмолвствует и готовит час отречения моего; Господи, сокруши жестокое сердце мое и от сна нечувствия  восстави мя.

От уныния - 101 псалом, 36, 90. При кознях человеческих - 3,  53,  58, 142 псалом.

Аще оставлю Тебе, Боже, Ты не остави мене до конца, потерпи безумство и беззаконие мое; покрый срамоту и нечестие мое; егда же в день печали призову Тя, прости мя и не помяни непостоянства и двоедушия моего.

17 апреля 1989 г.

Вывешено распоряжение отца наместника о принятии в послушники 10 рабочих. Среди них мое имя.

18 апреля 1989 г.

Отец наместник благословил переселиться из скита в монастырь. Сегодня я и иеродиакон Владимир переехали в братский корпус. Батюшка Амвросий, не остави нас!

23 апреля 1989 г. Вход Господень в Иерусалим.

... Монашество - бескровное мученичество. Мука не есть лишение себя утех семейной жизни, сладкой пищи, телесного комфорта и других житейских развлечений и утешений. Это только путь к муке, а в пути иногда бывают радости и приятные встречи, путь есть ощущение собственной силы и удовлетворение от преодолеваемых препятствий. Собственно же мука - это предстояние пред лицем собственной беспомощности и непрестанное лицезрение своего пленения силою страстей. Это состояние сравнимо с положением человека, терпящего истязание от взявших его в плен и предчувствующего свою гибель.

Монах добровольно подставляет грудь мечу Слова Божиего и Тот проникает до разделения души и духа, обнажает и будит помышления сердечные. Это все совершается духовно так же реально и болезненно и мучительно, как и телесно.

29 апреля 1989 г.

 Страстная суббота. Восемь человек послушников облачили в подрясники. Среди них сподобился и я пребывати и вкусити страха Божия, своего недостоинства и великой милости Господней.

В Страстную Субботу Игорь получил первую иноческую одежду - может быть, это было указанием свыше о том, что в монастыре ему придётся пострадать. Он был внутренне готов к этим страданиям, об этом свидетельствуют и написанные им следующие строки «Взять крест и пойти за Христом означает готовность принять смерть за Него и пострадать,  а кто имеет желание умереть за Христа, тот едва ли огорчится, видя труды и скорби, поношения и оскорбления»...

Послушник Игорь отличался исполнительностью, был  безотказен. Насельники монастыря рассказывали, что шел он однажды с послушания, отдежурив ночь на вахте, и повстречал отца эконома, который обратился к нему  с просьбой: «Игорь, кирпич привезли — разгружать некому. Пойдешь?» — «Благословите». Когда, разгрузив кирпич, он отправился  отдыхать, то попался на глаза бригадиру паломников, и сразу услышал: «Отец наместник благословил всем, свободным от послушания, идти перебирать картошку». Игорь спокойно пошёл перебирать картошку. Он даже  не пытался оправдаться, объяснять, что возвращается после ночного дежурства и нуждается в отдыхе.

5 января 1990 года послушника Игоря постригли в иночество с именем Василий. 8 апреля 1990 года, инока Василия рукоположили в иеродиаконы, а 21 ноября 1990 года - в иеромонахи.

Из воспоминаний монахини Ксении (Абашкиной): «…Когда о. Василий пришел в монастырь, то они с о. Ф. решили подвизаться, как древние, имея одну одежду и одни казенные сапоги. Потом у о. Ф. заболели ноги, и он сменил обувь, А о. Василий в великом терпении так и дошел в своих сапогах до райских врат...

В Оптиной пустыни я сперва по послушанию убиралась в храме и поневоле обратила внимание, что о. Василий подолгу молится пред мощами преподобного Амвросия и у могил Оптинских старцев. Даже если мимо идет по делу, обязательно остановится и помолится.

Когда о. Василий служил иеродиаконом, он был радостный, веселый и будто летал по амвону. А после пострига в мантию он сильно изменился, не поднимал глаз и смотрел уже в землю. Вид был у батюшки строгий, а на деле он был добрый. Помню, Великим постом мы с детьми впали в уныние. “Батюшка, - говорю, - так шоколаду хочется и уже уныние от этих каш”. И о. Василий благословил на вкушение шоколада, сказав, что лучше вкушать шоколад с самоукорением, чем поститься с ропотом, унынием... Однажды я с возмущением рассказала о. Ва­силию, что некоторые местные жители плохо относятся к монахам и говорят то-то и то-то. “Ах, окаянные, - сказал он весело. Не ведают, что творят!” Он сказал это словами молитвы Господней с креста, но сказал так мягко, чтобы не дать мне повода осудить...»

Как-то спросили отца Василия, почему возникают страшные искушения и скорби? Если Бог любит нас, почему столько ненависти и зла обрушивается на людей? Он ответил: «У святых Отцов сказано, что каждый любящий Бога должен встретиться с духами зла. Это сказано не только о святых, но и о простых грешниках, то есть о нас...»

Он говорил, что для того чтобы  иметь мир в душе и в теле необходимо всех любить всех, и каждый час быть готовым к смерти». О монашестве отзывался так: «...Монашество заключается не в черных ризах, не во множестве правил, которые человек силится исполнять, а в покорности воле Божией. Все, что происходит вокруг, есть великий Промысел Божий, который ведет человека ко спасению. Покориться Богу можно лишь тогда, когда научимся все происходящее с нами принимать за Его святую волю и не роптать, а за все Господа благодарить. Милость Божия дается даром, но мы должны принести Господу все, что имеем».

По рассказам братии во время Великого Поста отец Василий принимал пищу один раз в день, обычно в полуденное время. Его трапеза состояла из овощей или кислых ягод и небольшого количества хлеба. Постель он устроил из двух досок, положенных на раскладушку и покрытых сверху войлоком, под голову клал два кирпича.

Отец Василий не искал встреч с людьми, а всегда жаждал безмолвия и беседы с Богом, суть которой - горячая молитва. «Единожды умер я для мира, - повторял он слова преподобного Арсения Великого, - что проку от мертвеца живым».

Отец Василий говорил, что любой, даже незначительный грех, может стать причиной дальнейшего охлаждения любви к Богу. Особенно он обращал внимание на грех курения. «В курящего человека, - говорил он, - как в решето, Господь благодать наливает, а она вся выливается».

Многие насельники монастыря говорили о силе проповедей отца Василия. Он привел к истинной вере многих. Иеромонах Марк (Бойчук), например,  отзывался о проповедях о. Василия так: «...Отец Василий был мастером слова. И все же сила его проповеди была не в словах, но в личности самого о. Василия. Он никогда не говорил о том, чего не брался сам совершить. Заемных чувств в его проповеди не было, но было слово-опыт, слово-поступок. И если он говорил: “Се восходим во Иерусалим”, значит, уже свершилось тайное восхождение на Голгофу».

Имея горячую молитву и великую веру, инок Василий  осознанно брал чужие грехи на себя, ночами вымаливал заблудшие души.

Рассказывает иеромонах Ф. (в 1993 он был  иноком): “Перед Пасхой я дважды исповедовался у о. Василия и ходил потом в потрясении. Уже на исповеди у меня мелькнула догадка, что о. Василий имеет дерзновение брать на себя чужие грехи. Утром Страстной Субботы о. Василий говорил проповедь на общей исповеди. Я был тогда на послушании, входил и выходил из храма, не имея возможности прослушать проповедь целиком. Но то, что я услышал, подтвердило догадку - да, о. Василий берет на себя наши грехи, считая их своими. Как раз в ночь перед этим я читал об одном старце, умиравшем воистину мученически, поскольку он набрал на себя много чужих грехов. И я почему-то думал об о. Василии: да как же ты, батюшка, умирать будешь, если берешь на себя наши грехи?».

Тот, кто однажды смог чистосердечно отца Василия  исповедоваться, уходил из храма с облегчённой душой. Приведём отрывок из рассказа В.: “На исповедь к о. Василию я пошел от безвыходности... Я был мерзок себе. Подошел к аналою и молчу. А что говорить, когда в душе одна тьма? Батюшка молчит, и я молчу. Сколько так продолжалось, не помню, но вдруг меня накрыла такая волна любви, что будто прорвало изнутри, и я говорил, говорил без утайки. Впервые в жизни я мог раскрыться до конца, вытаскивая из себя, то грязное и подленькое, в чем стыдился признаться даже себе. Тут мне не было стыдно - я чувствовал такое сострадание о. Василия, будто у нас с ним одна боль на двоих. После этого я стал ходить на исповедь к о. Василию порой по 2-3 раза на дню... Как только накатывало искушение, я просился на исповедь: “Батюшка, у меня опять!..” Отец Василий тут же брал меня на исповедь, и после исповеди было легко. “Батюшка, - говорю однажды, - я уже, наверно, надоел вам. Так часто хожу!” - “Сколько надо, столько и ходи, - ответил о. Василий. - Десять раз надо - десять раз приходи”.           

Рассказывает иеродиакон Илиодор: «Сначала некоторые батюшки не решались ездить в тюрьму, а о. Василий вызвался первым. Приезжали мы в тюрьму сразу после обеда, а уезжали в два часа ночи или же ночевали в тюрьме. Вся тюрьма уже спит, а у о. Василия - очередь на исповедь, и разговаривал он с каждым подолгу. Запомнился случай. Храма в тюрьме тогда не было - его построили сами заключенные после убийства о. Василия. А в ту пору крестить приходилось в бане. И вот пришло креститься 39 человек, а сороковой, как нас предупредили, пришел позабавиться: богохульник был страшный и, на их языке, “авторитет”. Перед крещением о. Василий сказал проповедь. Этот человек очень внимательно слушал ее, а потом спросил: “Батюшка, а мне можно креститься?” И стал поспешно раздеваться.

После крещения он подошел к о. Василию: “Батюшка, я хочу покаяться в моих грехах. Можно мне исповедаться?” Исповедовал его о. Василий два часа, а на прощание он попросил батюшку дать ему почитать что-нибудь о Боге. По-моему, о. Василий дал ему книгу “Отец Арсений”, но точно не помню. В следующий приезд он снова исповедовался и попросил о. Василия дать ему молитвослов и научить молиться. А потом он подал прошение тюремному начальству, чтобы его перевели в одиночную камеру. И вот сидел он в одиночке и все время молился. И вдруг в тюрьму пришло постановление, что дело этого человека пересмотрено, срок сокращен, и он подлежит освобождению. Заключенные тогда стали говорить, что, видно, родные заплатили, кому надо и ловкого адвоката нашли. Но этот человек отвечал им: “Я даже прошения о пересмотре дела не подавал. Это Бог меня помиловал и освободил».

Игумен Владимир рассказывал: “Отец Василий был на голову выше всех нас. Все мы пришли в монастырь молодыми и по запальчивости, бывало, начнем осуждать, а о. Василий тут молча выйдет из кельи. Это подтягивало, и в Оптиной уже знали - при о. Василии нельзя осуждать, иначе он уйдет... “Без попущения искушений невозможно нам познание истины”, - писал преподобный Исаак Сирин. И Господь попустил о. Василию пройти через боль искушения, уготовляя из него огненного защитника православия и нашей Церкви. Он вел катехизаторские беседы в тюрьме г. Сухиничи, беседы с баптистами в тюрьме г. Ерцево, воскресную школу в г. Сосенском и школу для паломников в Оптиной. А сколько людей обрели веру после личной встречи с ним! Вспоминают, что свет в келье отца Василия не гас порой до утра, а сосед через стенку слышал звуки земных поклонов и тихие слова молитвы о заблудших и погибельными ересями ослепленных, “их же Сам просвети, Господи!”

Как-то рассказали отцу Василию про одну блаженную, которая уже долгое время лежит без движения. Говорили, что изредка к ней приходят соседи, чтобы истопить печь, и приносят что-нибудь поесть. Но часто она остается одна, без еды и в холодной избе. Люди удивлялись ее безропотности, ибо она, всегда пребывая в радости, славила и благодарила Бога. Узнав, что блаженная желает причаститься, отец Василий вызвался ее навестить. Он добрался  до деревни, в которой жила больная, исповедал и причастил болящую. Вернувшись в Оптину, он с умилением вспоминал о блаженной рабе Божией, рассказывал, что, увидев его, она просияла, и радостно запела: «Христос Воскресе!». Вероятно, ей было открыто, что отцу Василию предстоит принять мученическую кончину в этот светлый праздник.

            Последний в своей жизни Великий Пост отец Василий провел строже обычного. На Страстной Седмице он ведь совсем не вкушал пищи. Кроме обязательных продолжительных монастырских служб, он еще подолгу молился по ночам в своей келье.

В Великую Субботу весь день отец Василий исповедовал, а когда вечером освещали куличи, ему вдруг стало плохо. Отец Василий стоял бледный, держась за аналой. Он попросил иеромонаха, который освящал куличи: «Покропи меня покрепче…» Тогда иеромонах окропил его голову святой водицы, улыбнулся и сказал: «Ну, теперь уж ничего, ничего».  И продолжил исповедовать прихожан.

Перед Пасхальной литургией иеромонах Василий облачился в красную фелонь, потому что его  назначили совершать Проскомидию. По рассказам очевидцев, Проскомидию он совершал всегда быстро и четко, но в этот раз медлил. Когда

благочинный стал его поторапливать, извинился: «Не могу, простите. Так тяжело, будто сам себя заколаю.  После проскомидии признался: «Никогда так не уставал».

По рассказам братии в Пасхальное утро 1993 года отцу Василию предстояло идти по послушанию в Скит. Он должен был исповедовать причащающихся на средней скитской Литургии. Тихо пропев Пасхальные часы пред иконами в своей келье, он отправился в Скит.

Тишину раннего утра нарушил колокольный звон. Это иноки Ферапонт и Трофим возвещали миру Пасхальную радость. В Оптиной пустыне до её закрытия всегда  звонили  на Пасху во все колокола на протяжении всей Светлой Седмицы. Продолжили эту традицию и иноки 20 столетия.

Отец Василий, ободрённый колокольным звоном, торопливо шагал по дороге,  ведущей  в скит. По мере приближения к скиту звуки колоколов становились всё громче и громче. Внезапно ударили в набат, потом наступила пугающая тишина. Иеромонах Василий, ускорив шаг, поспешил узнать, что случилось.  

В это время на звоннице одержимый духом злобы человек осуществлял кровавый план врага рода человеческого.

 Самодельным клинком были убиты в спину звонари. Первым погиб  инок Ферапонт, за ним был смертельно ранен инок Трофим, который в последние секунды жизни, смог подтянуться на верёвках, и ударил в набат.

Тот кто, по научению врага рода человеческого расправился с иноками, вскоре набросился и на  отца Василия, чтобы убрать, неожиданного свидетеля своих злодеяний. Удар был нанесён в спину снизу вверх, повреждены были почки, легкое и сердечная артерия. (Отца Василий не успели довезти до больницы, по дороге он предал свою душу Господу.)

Позже недалеко от ограды, был найден окровавленный клинок, похожий на меч, длинной около шестидесяти сантиметров. Трёхзначное число  зверя указывало на то, что это было ритуальное убийство.

 

            В келье отца Василия на столе осталась лежать его настольная книга. Кто-то из братии открыл ее на том месте, где была закладка, и прочитал: «...Время моего отшествия настало: подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный...» (2 Тим. 4, 6-8.)

Приведём несколько свидетельств:

Отрывок из воспоминаний иконописца Тамары Мушкетовой: “Это случилось на Пасху в 6.15 утра. Мы разговлялись за чаем в иконописной мастер­ской, когда благовест колоколов вдруг оборвался и раздался тревожный звон. “Какой странный звук, - сказал Андрей, разливая чай. - Скорее набат”... Господи, помилуй! То, что нам сказали, дошло не сразу. Яркая, вечная, радостная Пасха - и вдруг смерть... Раны у всех троих были страшные - в почки, а у о. Василия снизу вверх через почки под сердце, так, что перерезало все вены. Он был еще жив, но умер по дороге в больницу... Умереть на Пасху, через полтора часа после причастия, и умереть на послушании в родном монастыре мучениками за Христа - о такой смерти можно только мечтать... Было чувство, что Господь очень близко, а Его любовь излилась на нас так щедро, что это трудно вместить... Времена первых христиан стали вдруг явью... Приблизилось Царство Небесное и стало столь желанным, что хотелось смиряться перед всеми, жить только для Господа и даже пострадать за Христа. Совсем как во времена первомучеников, многие брали песок с кровью о. Василия и частицы дерева, напитанные кровью о. Трофима и о. Ферапонта...»

Из письма иеромонаха Даниила: «Мне по­счастливилось прожить около пяти лет рядом с о. Василием. Помню, зимой 1988-1989 года мы жили вместе в хибарке старца Амвросия. И хотя я был послушником, потом иноком, а он простым паломником, для меня было явным его духовное превосходство. Я не могу назвать себя его дру­гом, хотя он по-дружески относился ко мне. Но странно было видеть себя, такого земного и осуетившегося, рядом с ним. Это был красивый чело­век во всех отношениях, и я лишь любовался им.

Он по-монашески любил уединение, и я видел, как тяжело ему даются частые поездки то в Москву, то в Шамордино, но он никогда не роптал.

Духовно он был выше нас всех. Но эта ду­ховность была особенная - очень искренняя и по-детски светлая, без тени ханжества или лжи. Он не был избалован прижизненной похвалой, что, к сожалению, многим вредит. Он был монахом из старой Оптиной».

 Из воспоминаний иеродиакона Елеаза: «Помню, как Великим постом 1989 года нас с о. Василием облачали в первые монашеские одеж­ды - подрясники. Еще запомнилось, как он был письмоводителем в монастырской канцелярии: собранным, немногословным и довольно деловым. Когда о. Василия поставили уставщиком, то с этим послушанием он справлялся безукоризненно: он прекрасно и, по-моему наизусть знал службу, действуя четко и собранно - потом его быстро рукоположили во диакона и следом во иеромонаха.

Отец Василий был сугубо монашеского уст­роения и рано вышел из всех компаний с чаепи­тиями. Но в ту пору я принимал это за “над­менность” и осуждал его. Прости меня, о. Васи­лий! И лишь годы спустя вспоминается, как это “надменное” лицо озарялось удивительно дет­ской улыбкой.

Духовный рост о. Василия был поразитель­ным. Уже с первых служб у Престола он многие молитвы знал наизусть, а служил удивительно благоговейно. Лишних слов и движений у него на службе не было, и Агничную просфору он разре­зал всегда четким, уверенным движением. Много раз, когда мы вместе служили в скиту, я замечал, что после службы он около часа оставался в ал­таре и весь уходил в переживание прошедшей литургии. А еще он часто служил молебны пре­подобному Амвросию, сосредоточенно молился и негромко пел. Он был лучшим канонархом Оптиной пустыни.

Не припомню случая, чтобы о. Василий пре­пирался или отказывался от послушания, а тогда многие отказывались ездить в Шамордино или в Москву. Из других его качеств - простота и готовность помочь. Несколько раз в искушении я обращался к о. Василию, а он всегда старался уте­шить и давал разумные советы из святых Отцов.

На службе он весь уходил в молитву и молча “тянул” четки, никогда не вникая в разговоры, которыми, случается, “болеет” братия. К иконам подходил так: сначала постоит в сторонке, помо­лится, а затем быстро подойдет к иконе, полагая на себя крестное знамение довольно осмысленным движением и задержав на мгновение сложенные пальцы у лба. Запомнился характерный взгляд о. Василия - всегда внутрь себя.

Все мы очень любили проповеди о. Василия, а последняя его проповедь поразила меня. Он был охвачен огнем такой великой любви к Богу, что, возможно, помимо воли выкрикнул: “Какой прекрас­ный и милостивый у нас Господь!” Помню тишину в храме и чувство, что это больше чем слова.

После погребения братии раздавали личные вещи о. Василия, и мне достался его требник, маленький, еще царского времени. Я раскрыл его, и первое, что увидел, было “Последование отпевания усопших в Пасхальную седмицу” и место: “Вечная твоя память, достоблаженне и приснопамятне брате наш”. И я вписал туда имя отца Василия».   

Рассказывает игумен Михаил (Семенов): “Паломником я работал в Оптиной на послушании и жил в одной келье с паломником Г. Великим постом Г. тяжело заболел, а о. Василий носил ему обед из братской трапезной и каждый день исповедовал его. Я в таких случаях старался выйти из кельи, но о. Василий деликатно возражал: “Нет-нет, лучше мы уйдем, чтобы не мешать вам”. У Г. было тяжелое нервное расстройство, связанное с беснованием, но по молитвам о. Василия произошло исцеление. И я завидовал Г. “белой завистью” - какой же у него хороший духовный отец!”

Из воспоминаний Шамординской инокини Сусанны: «Был Успенский пост 1991 года, когда о. Василий служил в Шамордино. Я тогда только что поступила в монастырь, работала на послушании в трапезной и беспокоилась, что батюшка не пришел обедать. Шел дождь, и часа в три я увидела в окно, как о. Василий идет под дождем спокойным шагом, прикрывая мантией красную дароносицу на груди, - он ходил в Каменку причащать больного. В трапезной батюшка от обеда отказался и попросил кислых ягод. Съел он немного ягод, а на ужин не пришел. На следующий день он опять съел лишь горстку ягод и не ужинал. Лишь на третий день он поел с ягодами немного ржаного хлеба... У меня тогда была большая ревность по Боге. Как все новоначалъные я хотела поскорее исправиться и достичь чего-то высшего. И вдруг в проповеди перед общей исповедью о. Василий сказал, что нельзя обольщаться и надеяться, будто однажды мы исправимся и станем праведными: “Нужно помнить всегда, что мы неисправимы, и смиряться с тем, что мы хуже всех”. Я вся горела желанием исправиться, а тут - “неисправимы”. И я не соглашалась с этой мыслью о. Василия, пока не поняла: он говорил о смирении как основе всего. И не дай нам Бог почувствовать себя праведниками - это фарисейство. После смерти о. Василия я много раз перечитывала его проповедь, опубликованную в газете “Лампада”. И не могла понять в ней одно место: “Смотреть и видеть Господа, который идет впереди нас с вами и попирает Своими пречистыми стопами все те скорби, которые враг уготовал нам. Эти скорби уже попраны Христом, они уже Им побеждены”. Я никак не могла понять, как это - наши скорби уже попраны и побеждены Господом? Спросить было не у кого. И вдруг вижу во сне живого о. Василия, спрашиваю его о непонятном в проповеди, а он объясняет. Оказалось все просто. Ведь Господь своею смертью победил грех, даровал нам победу над ним и научил, как противостоять ему».

 

Приведём несколько свидетельств:

 

В Оптину пустынь к о. Василию ездила болящая паломница Инна, ходившая на костылях. Однажды её принесли в храм на руках, сидит она в храме, а подойти на исповедь не может. Вдруг о. Василий оборачивается и говорит: “Иди ко мне!” И Инна встает и идет. После смерти о. Василия Инна ушла в монастырь и приезжала на могилку о. Василия уже в апостольнике.

Из воспоминаний настоятеля Козельского Никольского храма протоиерея Валерия: «У прихожанки нашего храма Н.В. умирал муж, и она попросила меня причастить его на дому. К сожалению, болезнь осложнилась беснованием - больной гавкал, отвергая причастие. Причастить таких больных практически невозможно, и я не решился взять это на себя, посоветовав обратиться в Оптину пустынь. А оттуда прислали иеромонаха Василия. По словам Н.В., больной сперва с лаем набросился на батюшку, а потом, гавкая, стал уползать от него. И все-таки о. Василий сумел исповедать и причастить его. После причастия муж Н.В. пришел в себя».

Свидетельство инокини Георгии: «Дивен Бог во святых своих! Для меня трое Оптинских новомучеников - святые. И хочу рассказать о двух случаях милости Божией, явленной мне, грешной, через иеромонаха Василия.

Был у меня в юности тяжкий грех, со стыдом вспоминаю его и теперь. Но, будучи новоначальной, я фактически скрыла этот грех на исповеди, назвав его незначительным, уклончивым словом, а это был смертный грех. Шли годы... И вот наступила Крещенская ночь 1993 года. Я написала письменную исповедь, решив, во что бы то ни стало, покаяться сегодня же. А на всенощной узнаю, что мой батюшка сегодня исповедовать не будет. Гляжу, а к другим батюшкам такие толпы причастников, что уже ясно - на исповедь мне не попасть. Храм был переполнен. Народ теснил меня сзади прямо к аналою о. Василия... И вдруг о. Василий обернулся в мою сторону и, “выдернув” кивком из толпы, вне очереди взял на исповедь. А я слова не могу вымолвить и лишь молча протягиваю батюшке запись исповеди... Я тогда не знала, что батюшка прозорлив, но точно знала - ему открыто мое состояние: он знает, что в записке, даже не читая ее. А я лишь опускаюсь на колени и плачу так сильно, что слезы заливают лицо...  И вдруг слышу, как о. Василий благодарит меня за исповедь. Поднимаю глаза и вижу сияющее радостью лицо батюшки.

 Расскажу о другом случае... В Козелъск я приехала уже больная, с опухолью. Лечиться не люблю, то тут, по настоянию родных, прошла обследование в Москве на УЗИ, и врач, установив размеры опухоли, назначил мне курс лечения. Год я добросовестно лечилась, но повторное обследование показало - толку от лечения нет. И я бросила лечиться, возложив все упование на Господа...

В Страстную Пятницу 93-го года я вернулась из паломничества на свое послушание в Оптиной, а на Пасху было убийство... На погребении я не плакала, но невыплаканное горе уже душило меня. Однажды на могилках новомучеников никого не было, и тут, обняв крест на могилке о. Василия, я впервые дала волю слезам. Я ничего не просила, только плакала, горюя о братьях. И вдруг почувствовала такую боль на месте опухоли, что даже присела. Кое-как с передышками добралась до храма, боль была сильной и, мне казалось, целебной - из меня будто кто-то извлекал опухоль. Так продолжалось минут пятнадцать, и вдруг я почувствовала, что исцелилась. Во избежание искушений я старалась даже не думать об этом и просто радовалась состоянию легкости и здоровья.

Но, видно, Господу было угодно засвидетельствовать мое исцеление, ибо вскоре я попала на обследование на УЗИ и как раз к тому врачу, который нашел у меня опухоль. Доктор был в недоумении: где же опухоль? “Тут, доктор, тут”, - говорю ему, показывая на болевшее прежде место. “Тут только ямка от опухоли”, - отвечает он. Не поверив, он назначил мне повторное обследование через полгода, еще раз подтвердившее - исцеление было полным.

О прозорливости о. Василия свидетельствует раба Божия Тамара: «Жил тогда в Оптиной паломник Митя и рассказывал случай. На последней пассии Великого поста 1993 года все стояли со свечами, а Мите свечки не досталось. И вот стоит он за спиной о. Василия и думает: “Видно, я хуже всех, раз мне свечки не досталось”. Постоит и опять в унынии думает: “Все люди как люди. Один я без свечи”. Тут о. Василий оборачивается к нему и говорит: “Ну, хватит, хватит. Возьми мою”. И отдал ему свою свечу».

Рассказ сотрудника Сретенского монастыря раба Божия Павла: «Однажды с игуменом Ипатием мы долго стояли у могилы о. Василия. Отец Ипатий рассказывал мне о нем и советовал молиться о. Василию, когда будет нужда в скорой помощи. Прошло немало времени, пока я вспомнил об этом. А вспомнилось так. Возвращались мы из Печор и наш новенький “ЗИЛ” вдруг сломался. Оказалось, порвался приводной ремень, и при попытке связать его буквально рассыпался в руках. И тут начались наши мытарства. Вблизи никаких населенных пунктов. Останавливаем машины с просьбой помочь, но откуда у легковушки “зиловский ремень”? И вот что интересно - много разных машин прошло мимо нас, а “ЗИЛа” ни одного... Так прошел не один час. Становилось темно, да еще дождь пошел... Из меня вырвалось: “Ну, о. Василий, помогай, раз отец Ипатий велел молиться тебе!” Прости меня, Господи, что так грешно “помолился”. И вдруг глазам своим не верю - прямо к нам с пригорка катит “зилок”. А водитель тормозит, улыбаясь: “Что - загораем? Помощь нужна?” Я лишь молча показываю обрывки ремня. Шофер смеется: “Полезай в кузов!” Залезаю и вижу - в пустом кузове стоит ящик, полный новеньких “зиловских” ремней. Что со мной было и так понятно. А шофер нам про запас ремней еще дал. В общем, ехали мы потом, и всю дорогу благодарили Господа и нашего скорого помощника о. Василия».

 

Приведём несколько отрывков из проповедей иеромонаха Василия: «Ложный стыд - это последствие грехопадения. Когда Адам согрешил, то он, увидев свою наготу, устыдился. Господь взывал к нему: «Адам, где еси?», но тот вместо того, чтобы принести покаяние, спрятался от Бога по ложному стыду. Теперь же, с пришествием Христа, сей срам разрушен, и мы имеем дерзновение взывать к Богу: «Господи, где еси?», независимо от того, где мы находимся, и в каком состоянии пребывает наша душа. Главное, чтобы было покаяние».
«Евангелие - это уста Христовы, - писал он.
- Каждое слово Спасителя - это слово любви, смирения, кротости. Этот Дух смирения, которым говорит с нами Спаситель, не часто является нам, потому и Евангелие иногда непонятно, иногда не трогает нас. Но постигается, открывается Дух Евангелия Крестом Христовым. Если увидим, что где бы ни находился Христос, что бы он ни говорил, Он говорит это с Креста, тогда открывается нам Дух Евангелия, Дух смирения, кротости, бесконечной любви Господа к нам, грешным».

«Не унывать призваны мы, христиане православные, - скажет позже в одной из проповедей иеромонах Василий, - но смотреть и видеть Господа, Который идет впереди нас с вами и попирает Своими пречистыми стопами все те скорби, которые враг для нас уготовал. Эти скорби уже попраны Христом, они побеждены Им, и для нас уже есть возможность приобщиться к той победе, к той радости и к тому веселию, которое нам даровано Воскресением Христовым».
           

Отрывок из проповеди иеромонаха Василия об исцелении бесноватого   притча о гадаринском бесноватом, из которого Господь изгнал легион бесов: “Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло” (Лк. 8, 32-33)... «Свиньи — это наши страсти, которые мы лелеем, кормим и поим, влекомые их похотью. И когда приходит беда, как некогда пришла она к жителям страны гадаринской в виде бесноватого, наводившего ужас на них, тогда только мы взываем к Богу о помощи. Щедрый же Господь оказывает нам Свою любовь и подает благодать Свою спасительную. А мы, улучив милость от Бога, снова обращаемся ко греху. И никак не хотим расстаться со своими свиньями-страстями, и малодушно просим Господа отойти от нас. Просим отойти, дабы нам еще погрешить, говоря в душе своей: Господи, я буду жить по заповедям, но только не сейчас!»
 

Отрывки из дневника иеромонаха Василия:

 

«...Сердце обнищавшее, лишенное благодати, а значит и силы, подвластно телу и исполняет его хотения и желания.

...Укрепить свое сердце, наполнить его благодатью и одолеть, подчинить тело сердечным стремлениям и намерениям — вот задача. Поставить сердце во главу, сделать его владыкою своего существа и отдать его в подчинение Христу за ту милость и ту благодать, которою Господь и укрепил, и обновил это сердце.

...Святой Апостол говорит: укрепляйте сердца ваши благодатию (Иак.5,8). Благодать же подается за исполнение Его заповедей.

“Царство Божие внутри вас есть...” “Погружай ум твой в слова молитвы”.
Преп. Иоанн Лествичник.

...Благодать невидима, немыслима, непостижима. Узнаем о ней только по действию, которое она производит в уме и душе, по плодам ее. Плод же духа есть любовь, мир, долготерпение, кротость, вера... (Гал. 5,22).

Все это не наше — но дело благодати. Если будем видеть постоянно, что это не наше, то удержим благодать. А если что-то присвоим себе, то все потеряем. Если смирение Христово воссияет в сердце, то жизнь земная для тебя будет раем. Как это описать? Невозможно. Это чувство сердца.

...Смирение - это чувствовать себя хуже всех. Не думать, не помышлять, а чувствовать всем сердцем. Это и есть «видеть себя смиренным».

...Когда осуждаешь, (надо) молиться так: «Ведь это я, Господи, согрешил. Меня прости, меня помилуй! На реках вавилонских тамо седохом и плакахом» (Пс.136,1)…

...Главное - наполнить слова (молитвы) значением, содержанием, то есть чувством - духом. Наше дело – внимание посильное,  понуждение на молитвенный труд, частота молитвы, прошения; Божие дело - посылать чувство, дух, то есть наполнять слова,  души, сердца. «Иже везде сый и вся исполняяй».

...Истинное послушание - послушание Богу, единому Богу. Тот, кто не может один, сам собою не может подчиниться этому послушанию, берет себе в помощники человека, которому послушание Богу более знакомо. А не могут люди с сильными порывами, потому что порывы их уносят.

...Господь зиждет души верующих в Него скорбями. Всякая скорбь обнаруживает сокровенные страсти в сердце, приводя их в движение.

...Молитва — это стена, ограждение сердца. Его покой и мир. Молитва и сердце должны быть едины, слитны, между ними не должно быть пустоты. Если так, то все крепко, твердо, покойно, мирно. Сердце как бы за крепостною стеною и отражает все нападки врага. Если же образуется брешь в стене, то к сердцу подступают враги. Тогда — боль, тягота сердечная. Надо вытерпеть и Господа попросить о помощи — своими силами ничего не сделаешь.

...Что легче? Терпеть голод в желудке или совесть, оскверненную чревоугодием? Что легче? Терпеть тяготу данного послушания или тяготу совести, оскверненной саможалением, самолюбием и как следствие - отказом от послушания?

...Всюду труд, всюду терпение, всюду тягота жизни. Но в одном случае помогает Господь, а в другом отступает. В одном случае иго Господне, а в другом - иго диавола. Господь не отнял окончательно наказания за грех - тягота жизни осталась, но жизнь преобразилась в Духе. Дух этот дается  несущим иго Христово, выбирающим исполнение заповедей Божиих, а не служение плоти и крови..

...Живу и верность соблюдаю только внешне, по милости Божией, но Господь видит немощь мою и не попускает обстоятельств и тяготы выше моей меры.

...От тайных моих очисти мя, Господи! Видеть это надо всегда и непрестанно взывать о помощи, о помиловании.

...Всякое понятие, слово имеет смысл и сопряженное с этим смыслом чувство, отзвук в душе.

Грехом это единство смысла и чувства рассечено, и мы не чувствуем того, о чем говорим, и не понимаем того, что чувствуем.

Господь благодатию своею восстанавливает это единство, врачует эту неисцельную рану. Но все это происходит так, как будто мы снова начинаем учиться ходить. Все ново, все необычно, все трудно. Все дается только опытом, только им одним. Иначе как научиться ходить? Значит, все в исполнении заповедей Божиих.

... Как немощно сердце без благодати Божией! Есть сила физическая, которую мы ощущаем в членах наших. И если она истощается, то мы изнемогаем от усталости. Но есть сила духовная, сила благодати, которая укрепляет сердце наше и без нее мы немоществуем, т.е. бываем склонны ко всякому греху. Особенно к осуждению, раздражению, гневу, чревоугодию, недовольству всеми и всем, к ропоту и отчаянию, к тщеславию.

В бане, когда моешься, помышляй: готовлю тело мое к погребению, умываю и умащаю его... И еще: как я очищаю тело свое от грязи, так Ты, Господи, сердце чисто созижди во мне и дух прав обнови во утробе моей...

Благодать невидима, недомыслима, непостижима. Узнаем о ней только по действию, которое она производит в уме и в душе, по плодам ее. “Плод же Духа, -   говорит Апостол,  - есть любовь, мир, долготерпение, кротость, вера...”

Все это не наше - но дело благодати. Если будем видеть постоянно, что это не наше, то удержим благодать. Но если что-то присвоим себе, то все потеряем.

Если смирение Христово воссияет в сердце, то жизнь земная для тебя будет раем. Как это описать? Невозможно. Это чувство сердца. Если оно есть, ты знаешь, что это оно.

Вижу, как должно быть, но стяжать этого не могу.
Господи, подай мне смирение и кротость Твою и наполни ими сердце мое, и преисполни, дабы не осталось места ни для чего другого, но все - смирение Твое сладчайшее.

В общем, суть вся в том, где молитва - в сердце или вне его.

Сердце своими очами видит чувства. Оно их различает как наше зрение различает цвета: вот - кротость, вот - милосердие, вот - гнев, вот - тоска и т.д. Отверзаются очи сердечные только благодатью Божией. Это чудо. Чудо исцеления слепого.

... Боже, во имя Твое спаси мя и подаждь ми руку, яко Петрови...

Исцели, Господи. Затвори ток нечистоты, греха и порока. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей...»

 

Стихи иеромонаха Василия 

        Сколько б мир я не пел и не славил, если что, он забудет меня,
Потому, против нынешних правил, уповаю на Господа я.
   И на что мне в делах опереться, коль все будет пепел и прах,
    А безсмертье живет по соседству, в неуклюжих Библейских Словах.
   Утвердиться на чем вдохновенью, неустройство кругом и разбой,
Лишь на время церковное пенье мне дарует блаженный покой.
Что ж братишки, лукавым законом вы насели на плечи мои?
И наводите с милым поклоном мои мысли в омут тоски.
   Хотя всякий, поэт недотрога, и с ним сладить до смеха легко,
Но пока, не оставлен я Богом - устою против мира сего.
И народ просить неустану, очищать от лукавства сердца,
И чтоб было меж нас без обмана, начинать обещаю с себя.
   Бог сказал, и услышал я дважды, что для каждого суд по делам,
Когда умер отец, и однажды, когда к смерти готовился сам.
    Сколько б мир я не пел и не славил, если что, он забудет меня,
Потому, против нынешних правил, уповаю на Господа я...
+ + +
   Ты испытал меня, Боже, и знаешь, ведаешь все недоступное мне,
   Часто наверно сомненья прощаешь, видно которое только Тебе.
    Пусть я шатаюсь по свету тревожно, пусть укрываюсь в 
домашнем углу,
    Ты обнимаешь меня словно воздух, руку в скорбях предлагая свою.
   Знаю, когда мной слагаются песни, нет еще слова на чистом листе,
    Ты его видишь прозреньем чудесным, в сердце влагая 
настойчиво мне.
      Сколько я рылся на кладбищах книжных, сколько я дум передумал в себе,
  Всех не сумев вдохновением постигнуть, в церковь пошел помолиться Тебе.
   Дивно мне. Разум небесного свода, дивно свеченье далекой звезды,
  Видел я край совершенства земного, слово же Божье обширней земли.
   Где от души мне своей затаиться? Где не настигнут раздумья меня?
    Я по Вселенной промчался как птица, места такого не знает она.
     Если скажу, может тьма меня скроет, будет мне ночь неприступной стеной,
    Сердце тот час заскулит и завоет, ночь освещая тоскою грудной.
        Дивно я создан Божественным Словом, будто бы соткан из ткани земли,
 С замысловатым телесным узором, с тайным до времени светом внутри.
   Боже, меня испытай и поведай, что притаилось за словом моим,
    С книгой тогда я оставлю беседы, духом начну обучаться Святым.
Ты испытал меня, Боже, и знаешь...
+ + +
  Я сказал, буду верен словам до конца, посмотрю за своим непутевым житьем.
 И невольно прибавил на все, что слегка отвечать стану я молчаливым кивком.
  Я немым оказался на людной земле, безсловесно смотрел на распятье Добра.
  И раздумья одни воцарились в душе и безумная скорбь одолела меня.
     Запылало отчаяньем сердце мое, загорелися мысли незримым огнем
  И тогда в поднебесье я поднял лицо, говорить начиная другим языком:
 «Подскажи мне, Владыка, кончину мою, приоткрой и число уготованных дней,
  Может я устрашусь оттого что живу, и никто не осилит боязни моей.
  Приоткрой и потом от меня отойди, чтобы в скорби земной возмужала душа,
    Чтобы я укрепился на Крестном пути, прежде чем отойду и не будет меня.
+ + +
   Как лань припадает сухими губами в полуденный жар к голубому ключу,
    Так я в Воскресенье стою перед Храмом  и словно от жажды поклоны кладу.
     Душу иссушит людское неверье, слезы и кровь предлагая в питье,
     Как же не встать пред Церковною дверью, трижды крестом 
осеняя лицо.
    Как не припасть к почерневшей иконе, если уж хлебом не сделался плачь,
  Если при случае каждый уронит: “Где же твой Бог, если ты не богач?”
Что же меня безпокоит былое,  грустью глаза пеленяя мои,
  Что ж про себя повторяю запоем эти безстрастно сухие псалмы?
 Просто я душу свою изливаю, слезы мешая со словом простым,
     Так водопады в горах призывают бездну откликнуться эхом слоим.
   Как лань припадает сухими губами в полуденный жар к голубому ключу,
    Так я в Воскресенье стою перед Храмом и словно от жажды поклоны кладу.
+ + +
Спаси меня, Господи ныне, ибо верный и тот оскудел,
Ибо истинный пусть ко святыне и умалился от важности дел.
   Каждый лжет в суете по привычке, даже ближним своим и родным,
И хвалу воздает для приличья, когда сердце наполнено злым.
Истребив все лукавые речи и источники лести Господь,
    С корнем вырвет язык человечий, что красиво в погибель ведет.
Истребив утверждающих ныне: “Мы велики, уста ведь при нас!
    Мы весь мир языком пересилим, кто же Бог нам в сегодняшний час?”
Ради бед, нищеты, воздыханий, я восстану, Господь говорит,
  И поставлю в дали от страданий сохранивших смиренье и стыд.
От небес откровения чисты, как в горниле литое сребро,
В горни его очищал седмирицей и отстала земля от него.
В круг меня нечестивые ходят, так оно и бывает когда,
Все ничтожные рода людского, превозвысились силой греха.
Спаси меня, Господи ныне, ибо верный и тот оскудел,
Ибо истинный пусть ко святыне умалился от важности дел...

+ + +
О Боже, Ты выслушай вопли мои, их больше не слышал никто,
   Молитве моей стихотворной внемли, коль мне вдохновенье дано.
От самого дна океанских глубин,из пропасти самой ночной
Где эха уж нет и живу я один, взываю я рифмой простой.
Когда разгорюется сердце мое, воздвигни меня на скалу,
   На гору, на камни, на что-то еще, куда мне не влезть самому.
  С Тобой становлюсь я как тот исполин, что держит все небо плечом,
С Тобой я взлетаю орлом молодым,туман рассекая крылом.
Услышал Ты, Боже, обеты мои, и мне возвестил в тишине,
   Что дал мне в наследие петь о любви, о грустной моей стороне.
И Ты приложи удивительным дням еще удивительней дни,
  И слишком короткие жизни певца, хотя б после смерти продли.
И я буду Имени петь Твоему, пока на земле моя тень,
    И буду тянуться губами к Кресту, в Воскресный и в 
Праздничный день.
О Боже, Ты выслушай вопли мои, их больше не слышал никто,
   Молитве моей стихотворной внемли, коль мне вдохновенье дано.
И я буду Имени петь Твоему,пока на земле моя тень,
     И буду тянуться губами к Кресту, в Воскресный и в 
Праздничный день.

+ + +

Еще вчера я видел вас, еще вчера вел с вами речи,
   И вдруг настал мой смертный час, и прекратил былые встречи.
Прийди ж добрые мои, меня почтите пред прощаньем,
Последним знаменьем любви, последним братским целованьем.
Уже я с вами не сойдусь, не перемолвлю больше слова,
На суд ко Господу стремлюсь, где нет пристрастия земного.
Там и слуга и властелин, богач и нищий, царь и воин,
Там все равны, там суд один, и каждый ждет чего достоин.
Дела, дела одни тогда, нам участь вечную устроят,
Или прославят навсегда, или стыдом навек покроют...
Еще вчера я видел вас, еще вчера вел с вами речи,
     И вдруг настал мой смертный час, и прекратил былые встречи....



Инок Трофим (Татарников) (1954-1993)

 

 

Инок Трофим (в миру Леонид Иванович Татарников) родился в поселке Даган Тулунского района Иркутской области 4 февраля 1954 года (в день памяти святого апостола Тимофея). Его отец  Иван Николаевич родился и вырос в Сибири, а мать была родом из Белоруссии.

Мать инока Трофима Нина Андреевна рассказывала: «Мы белорусы, родина наша - Витебская область, Ушачевский район, деревня Слобода. Маму звали Мария Мицкевич, папу Андрей Пугачев, детей в семье было пятеро. А еще жили с нами бабушка и дедушка - Кузьма и Зося Мицкевичи. Семья у нас была православная. А сибиряками мы стали так. Я родилась в самый голод в 1933 году. Тогда деревнями вымирали от голода, и дедушка Кузьма все думал: как спасти нашу семью? Однажды он услышал, что в Сибири есть хлеб, и поехал туда».
         Бабушка Мария была глубоко верующей женщиной. Церкви в сибирском посёлке не было, поэтому  благочестивой бабушке приходилось  за сотни километров ехать в город, чтобы  попасть на  праздничную службу. И хотя в храме удавалось побывать редко, дома она горячо молилось за всех, строго соблюдала посты, а еще вязала бесплатно всей деревне рукавички и раздавала их людям во славу Божию.  Должно быть по молитвам благочестивой бабушки, и  родился Богоизбранный ребёнок. Младенец кричал день и ночь, а подсказать молодым родителям, что его нужно крестить, было некому, бабушка к тому времени умерла. От бессонных ночей молодая мать извелась вся. Но вот  как-то поехала она  в город навестить родственницу, та ей и посоветовала крестить ребёнка. После крещенья ребёнка как подменили: плакать перестал, улыбчивый стал и спокойный. Позже в семье Татарниковых родились ещё два мальчика и две девочки. Семья была дружная. Родители с детства приучали детей к труду. Леониду, как  старшему, трудиться приходилось больше всех. Он привык всё делать хорошо, не ходил -  а летал, в руках все горело, быстро управится и бросается помогать младшей сестрёнке.  Мать смотрела  и радовалась, что сын вырос добрый и трудолюбивый говорила: « Он в бабушку Марию пошел. Она бегучая была. Все дела бегом делала».

       Из  рассказа Нины Андреевны: «Сын был начитанный, работящий, непьющий. И местным парням было обидно, что девушки ставят его им в пример. Однажды восемь человек подкараулили сына ночью, повалили и избивали жестоко, а он лишь голову руками прикрывал. Сила у сына была немалая - мог бы, как следует, им надавать. Но характер такой - никогда не дрался и даже обиды ни на кого не держал. Только сказал на следующее утро обидчикам: “Не умеете драться, а чего деретесь? Смотрите, на мне синяков даже нет”. Это была правда - синяков на нем не было. Видно, Божия Матерь хранила его... Сын все каникулы пас коров. Я не нарадуюсь - зарабатывает, а мы бедно жили тогда. Останавливает меня однажды на улице председатель колхоза и говорит: “Пожалела б ты, Нина, сына. Да как ты его этому зверю-пастуху в подпаски отдала? Он же спьяну так бьет мальчонку,  что ведь сдуру насмерть забьет”. О-ой, я бежать! Коров пасли далеко от деревни, и я пять километров бежала бегом. Смотрю, выезжает из леса на коне мой Лёня и спрашивает удивленно: “Мама, а ты чего здесь?” - “По тебе соскучилась, сынок”. Молчим оба. А дома выбрала момент и спрашиваю: “Это - правда, что тебя пастух бьет?” - “Да ну, он отходчивый. Пошумит-пошумит и все”. Никогда он не жаловался и не роптал”...»

       У Леонида было много друзей, он был всеобщим любимцем. Но, несмотря на кажущуюся беззаботность, он выделялся среди сверстников какой-то особой внутренней серьезностью и добросовестным отношением к любому делу.

После восьмилетки Леонид  учился  в железнодорожное училище, там  он получил профессию машиниста мотовоза. До армии успел поработать по специальности машинистом.  Будучи иноком, он вспоминал: «Уходящая вдаль железная дорога, напоминала о быстротечности нашей земной жизни...»

Весной 1972 года Леонида призвали в армию. Служил он в танковых войсках в Читинской области. После службы вернулся домой и устроился на работу на траулер Сахалинского морского пароходства ловить рыбу. (Побывал в Северной, Южной Америке и в скандинавских странах.)

       Из воспоминаний Нины Андреевны: “В плавание Лёня уходил на полгода, а в отпуск приезжал, как дед Мороз, - большой мешок за плечами и чемодан в руке... Народу набежит - все расхватают, а Лёне, смотрю, не осталось ничего. Мне обидно. ... А он спокойно: “Ну, нет и нет”. Ничего ему для себя было не надо... Большую зарплату, какую получал в плавании за полгода, всю до копейки отдавал мне».

            Имея приличный заработок, юноша не пристрастился ни к деньгам, ни к вещам. Заботясь о родных, он себе покупал только самое необходимое. Леонид ходил в плавание пять лет. После тяжёлой дневной работы по вечерам любил постоять  на палубе, полюбоваться природой. Часто, любуясь неописуемой красотой, жалел, что  его  родные не могут увидеть всего того, что его так восхищало. А позже увлекся художественной фотографией. Некоторое время даже работал в  местной газете в качестве фотокорреспондента.

К тому времени семья уже обзавелась хозяйством, уже ни в чём не нуждались. Но однажды, когда он приехал навестить родных, то узнал, что отец пристрастился к алкоголю, после того как его  назначили заведующим складом. (Многие мужики приносили ему самогон, чтобы отблагодарить за дефицитные запчасти для бензопилы.)  Когда Леонид  увидел заикающихся от страха сестренок, то стал уговаривать  мать с детьми перебраться к нему. Он перевез семью в Братск в общежитие,  стал кормильцем семьи.

       Его брат Геннадий вспоминал: «Брат был человеком огромной воли и умел добиваться, чего хотел.  В любом деле он стремился достичь совершенства, а, достигнув желанного, вдруг менял направление и брался за новое дело. Он всю жизнь чего-то искал... Брат брался за любое дело с размахом. “Все, - говорил он, - надо делать на высшем уровне. А иначе, какой толк?” Фотоаппаратура у него была суперкласса, а еще он купил кинокамеру и уйму книг. И покупал он не романы, а книги по различным отраслям знаний... Брат был мастером художественной фотографии, и его снимки публиковались в газетах. Потом он сошел на берег, работал на железной дороге в Южно-Сахалинске и одновременно внештатным, фотокорреспондентом в газете. Несколько редакций приглашали его перейти в штат, но в семье у нас тогда было неладно, и ради семьи он вернулся в Братск. Здесь он устроился в фотоателье... Разочаровавшись в фотографии, брат затеял новое дело - шить обувь. Хорошей обуви в Сибири тогда не было... И брат решил шить фирменную обувь. Купил специальную машинку, а уж модной фурнитуры и дратвы припас... Для начала он устроился в обувную мастерскую, и вскоре весь город к нему в очередь стоял. Вкус у брата был хороший, а уж выдумщик он был такой, что принесут ему развалившуюся обувь, какую и в починку нигде не берут, а он новые союзки поставит, аппликации вместо заплат. Фурнитуры модной подбавит. И выходила из старья обувь прочнее и наряднее новой...»

            Остальные работники видя, с каким усердием он работает, стали упрекать его, за то, что он так качественно обувь ремонтирует, поясняя: « Не понимаешь разве, что делать нужно так, чтобы заказчик через некоторое время снова к нам обращался, а иначе мы без работы останемся».

            Леонид привык работать на совесть, поэтому вынужден был уйти, из сапожной мастерской. К сожалению, подобная история повторялась и в других местах. Когда он устроился на ферму скотником, доярки хвалили его, а нерадивые работники стали его упрекать, что «выпячивается». Спустя некоторое время устроился Леонид в пожарную охрану.

      О семейной жизни он не задумывался.  Многим девушкам нравился весёлый работящий парень, но он относился ко всем как к сестрам, даже называл сестрёнками. Он, никогда не скучал, стремился научиться чему-то новому, много читал; занимался в яхт-клубе, танцевал в народном ансамбле.

Любовь к ближним и любая работа, совершённая им на совесть прокладывали путь к Самому Богу. Когда братья и сёстры встали на ноги,  Леонид уехал на Алтай. Жил и работал в селе Шубенка, недалеко от г. Бийска, а по воскресным и праздничным дням отправлялся в город в Кафедральный собор на службу. Священник благословил  его прислуживать в алтаре.

Он никого не осуждал, никого ни в чем не подозревал, доверял всем, без всякого сомнения, даже когда его откровенно обманывали, оставался спокоен. Он начал вести дневник, в который записывал понравившиеся ему святоотеческие поучения. Он понял, что в деле спасения главное - это любовь и молитва. Он говорил: «Кто любит истину, тот становится другом Божиим. Надобно позаботиться приобрести любовь к молитве, трезвенный ум, бодренную мысль, чистую совесть, всегдашнее воздержание, усердный пост, нелицемерную любовь, истинную чистоту, не скверное целомудрие, нельстивое смирение…»

Леонид каждый день записывал свои грехи и приходящие помыслы, которые затем исповедовал священнику. Он, каждый день, читал духовную литературу, усердно молился и строго постился. Видя, ревностное желание молодого пономаря послужить Господу, священник  посоветовал Леониду поехать в монастырь, Оптину Пустынь, который в то время уже начали восстанавливать.

 Купив билет до Калуги, он собрался уже поехать в обитель, но у него украли документы, деньги и билет. Мир не отпускал его: пришлось опять погрузиться в мирскую суету, восстановить паспорт,  зарабатывать деньги на дорогу.

            В августе 1990 года вместе с группой паломников Леонид впервые приехал в святую обитель. Поселившись в скитской гостинице и  получив первое послушание, отправился  работать в коровник. Эта работа была ему хорошо знакома, и он умело исполнял свое послушание. Позже он пономарил в храме, заведовал паломнической гостиницей, работал в просфорне, был звонарём, переплетал книги, чинил часы, был трактористом. 

Он всегда и везде старался быть полезным, многому научился в жизни, и вот теперь все эти навыки пригодились ему  в монастыре. Он говорил: «Помотала меня жизнь,  я-то думал: для чего все это? А оказывается, все нужно было для того, чтобы теперь здесь, в монастыре, применить весь свой маломальский опыт для служения Богу и людям. Слава Тебе, Господи! Как премудро Ты все устраиваешь!»

Все любили трудолюбивого и весёлого голубоглазого послушника, вспоминания о нем говорили, что он всегда принимал паломников с искренней любовью, как родных. Он не строил из себя монаха-подвижника, был всегда искренним, открытым, с ним можно было по-простому поговорить на любую тему, но конец разговора всегда был один - покаяние.

      Беседуя по душам с паломниками, он говорил: «Сейчас людям, живущим в миру, в храм ходить стало трудно, потому что враг спасения всячески старается завлечь души пустыми греховными развлечениями. Через развлечения усиливаются страсти, а чем сильнее страсть, тем труднее от нее избавиться. Ищите прежде Царствия Божия, то есть избавления от страстей, а все остальное приложится вам. Надобно каяться, а Господь и так знает, в чем кто имеет нужду, и обязательно поможет».

Желая уберечь молодых людей от пагубных пристрастий, он  часто говорил о том,  что даже малая нехорошая привычка может вырасти в большую греховную страсть. А, заметив курящих ребят, приговаривал: «А кто курит табачок, не Христов тот мужичок». (Некоторые из них оставили эту  привычку.)

Он не осуждал курящих,  знал, что самому бросить курить очень сложно. Всегда помнил, как сам долгое время не мог бросить курить, даже голодал дважды в месяц по десять дней подряд, надеясь бросить курить, но не помогло. Придя в монастырь, говорил: “Надо было поститься, а я голодал”.  Бросил курить он, когда его пригласили в Кафедральном  соборе прислуживать в алтарь. Священник тогда сказал, что надо выбрать: Бог или табак. Тогда с Божией помощью удалось побороть многолетняя страсть. (Он понял, что одного желания и силы воли не достаточно, нужна идущая от сердца мольба о помощи.)

            27 февраля 1991 года на праздник Торжества Православия Леонида одели в подрясник. Он не мог скрыть своей радости. Многие братия вспоминали, что улыбка не сходила с лица Леонида недели две.

            Леонид  очень хотел стать монахом. Он говорил: «Рукоположение - это за послушание, а монашество - по желанию сердца. Каждый православный христианин в тайне своей души хочет стать монахом, но не каждый имеет столько мужества и сил, чтобы вступить на этот путь, поэтому многие находят себе оправдание. Ну и пусть находят, лишь бы только монашество не хулили. Хула на монашество - это грех последних времен».

          25 сентября 1991 года послушника Леонида постригли в иночество с именем Трофим.  Обычно в храме он пономарил, а когда был свободен от послушания, то тихо становился где-нибудь в углу у икон и молился за родных и  всех с кем свёл Господь его в монастыре, о ком болела душа. Трофим подолгу горячо молился пред иконой Богородицы «Спорительница Хлебов». Он и всем паломникам советовал: «Молитесь, Матери Божией пред иконой «Спорительница хлебов»,  и никогда не узнаете, что такое голод».

       В 90-х годах в стране  кое-где  хлеб стали выдавать по карточкам. Тогда в монастыре стали выпекать свой хлеб. Рассказывает Пелагея Кравцова: «Прибегает ко мне Трофим и спрашивает: “Поля, как хлеб пекут?” - “Рецепт пирога, - говорю, - могу дать. А хлеб, да кто ж теперь хлеб печет!”. Ох, и побегал он тогда по бабушкам, пока нашел рецепт настоящего старинного хлеба. Зато караваи у него выходили пышные, как куличи, а вкусные... Помню, как вместе хрустели горячей корочкой”. В трапезной для паломников рассказывали случай. Один бизнесмен, уезжая из монастыря, попросил дать ему рецепт монастырского хлеба и сказал: “Я имею личного повара и питаюсь в лучших ресторанах, но у меня больной желудок и хлеба не принимает. А ваш хлеб просто целебный - ем и наслаждаюсь!” Рецепт ему, разумеется, дали, спохватившись после его отъезда, что не сказали главного: сколько же молился над каждой выпечкой о. Трофим! “Да он по сорок акафистов над каждым замесом читал”, - сказала одна женщина из трапезной. “А ты считала?” - спросили ее. Никто, конечно, не считал. Но все видели, как о. Трофим полагал многие земные поклоны перед иконой Божией Матери “Спорительница хлебов” и, действительно, долго молился...»

Мало кто подозревал, что весёлый, быстрый, энергичный инок, был настоящим подвижником. В среду и пятницу он ничего не вкушал и даже не пил воды. В  первую и последнюю неделю Великого Поста вообще не притрагивался к еде,  а в остальные дни принимал пищу  лишь один раз в день. Но, несмотря на такой строгий пост, всегда выполнял любое послушание, даже если приходилось носить тяжести. Как-то надо было перенести огромный шкаф из братского корпуса в монастырскую гостиницу. Послушание это поручили иноку Трофиму и двум послушникам. Трофим взял шкаф с одной стороны, а братья вдвоем с другой, и так несли его. Один из них позже вспоминал: «Мы устали и попросили Трофима остановиться,  он сразу же остановился и, взяв почти всю нагрузку на себя, опустил шкаф на землю. У меня, помню, руки обрывались от этого шкафа, а Трофим нисколько не устал». Одно время он нес  послушание даже в монастырской кузнице. Примечательно, что его родной дедушка Николай Татарников был отличным кузнецом. Его расстреляли в Иркутске в 1937 году, позже реабилитировали.

       Он никогда не унывал, никто не видел его угрюмым. Про пост он говорил так: «Пост вещь приятная, от поста душа окрыляется».

Когда однажды  зашёл разговор о смерти, он признался: «Внутренне я спокоен и готов умереть. Конечно, какова воля Божия будет. Лишь бы спастись».

            Много инок Трофим трудился на монастырских полях. Он так  умело и быстро сеял, пахал, культивировал, нарезал борозды под картошку, что все удивлялись. Много помогал он и монахиням Шамординской женской обители. Когда одинокие бабушки из окрестных деревень просили его вскопать огороды под картошку, находил время и для них. Он говорил: «Бог всех любит. А мы, иноки - слуги Божии, а значит, тоже обязаны всех любить и всем помогать».

Жители окрестных деревень так полюбили Трофима, что обращались к нему по всем хозяйственным вопросам, и даже стали замечать, что там, где он пахал, урожай был лучше. Некоторые потом приходили в монастырь, чтобы  узнать, какую он молитву читал. У тех, кому он помогал, вредителей в огороде почти не было, в то время как на соседних участках хозяйничали прожорливые гусеницы и жуки. Инок признался, что, работая, всегда читал Иисусову молитву.

Одна пожилая женщина, увидевшая, как искусно вспахал Трофим огород, сказала ему: « Я никогда не видела, чтобы так умело пахали землю...»

Инок ответил: «А я люблю землю,  она ведь когда-то и меня примет после смерти».

       Очень он любил и животных, деревенские собаки при встрече с ним   радостно виляли хвостами и ласкались к нему. Часто заходил он в монастырскую конюшню, да не с пустыми руками, а с гостинцами  - хрустящими корками хлеба.

«Как конь без работы чахнет, а затем и вовсе погибает, - говорил он как-то,  так и монах без молитвы Иисусовой уготовляет себе погибель вечную».

       Монастырскую  полунощницу инок Трофим посещал ежедневно. Хотя и случалось частенько, возвращался с поля заполночь, но утром в числе первых входил  храм. Он говорил одному послушнику: «Во время молитвы в храме бесы напоминают уму о каких-либо важных делах, якобы срочных и неотложных, чтобы увлечь его в суету и мечтательность. Тут, брат, надо чтобы ум стал немым и глухим, тогда только можно по-настоящему молиться. Ведь молитва - это возникновение благоговейных чувств, к Богу, от которых рождается в душе умиление. Помнишь, в тропаре преподобного Серафима поется: «умиленным сердцем любовь Христову стяжал». Мы должны молиться просто, как дети, не думая ни о чем, кроме Отца нашего, иже на Небесех».

       Инок Трофим часто читал третий том «Добротолюбия» - об умном делании. По его просьбе кто-то напечатал эту книгу  в малом карманном варианте. Он с любовью переплел ее и часто перечитывал.

Когда его кто-то спросил о том, как нужно молиться и не рассеиваться умом, исполняя трудовое послушание. Инок ответил: « Младенец, когда находится рядом с матерью, радуется, а когда мать отходит от него, то начинает плакать. Так и инок: когда имеет в душе глубокое тихое чувство к Богу и осознает близость Его, тогда с радостью может делать любые дела. Это чувство тоже молитва. Даже если он поговорит с кем-либо, то чувство его ко Христу остается при нем. Но когда отойдет умом своим от Сладчайшего Иисуса, то впадет во искушение и тогда плачет».

Он часто повторял, что инок – это тот, кто живет по-иному, то есть по Божьи. Всех любит и всем служит. Он в  каждом человеке видел образ Божий, поэтому и, выполняя любую работу, помогая другим, делал Христа рада, служа тем самым Богу.  Он любил приговаривать: «Согнись как дуга, и будь всем слуга».

    Приведём ещё несколько духовных советов, которые были даны в нужное время с большой любовью и участием: «Знаешь, брат, человеку необходимо смиряться, но есть ведь и мнимое смирение. Оно происходит от нерадения и лености. Имея такое мнимое смирение, некоторые думают, что только милостью Божией спасутся, не прилагая усердия. Но они обманываются в надежде своей, потому что не имеют покаяния...»

«Как кузнец не может ничего сковать без огня, так и человек ничего не может сделать без благодати Божией. Кто считает себя грешнейшим всех людей, тот обретает благодать и слезы покаяния, а кто без слез надеется обрести покаяние, того надежда пустая...»

 « Велика сила слез. Вода, капая, рассекает твердый камень, а плач разбивает сухость и беспечность души. Плач утишает чувства и омывает скверну грехов. Он окрыляет надеждой и согревает души возлюбивших его. Но кто не презрит всего земного, тот не может иметь истинных слез. Будем же плакать о грехах своих...»

       Как-то, когда он помогал штукатурам, одна женщина поделилась с ним своей печалью, что работает при монастыре, а помолиться некогда. Он научил её трудиться с молитвой.

Рассказывает штукатур Пелагея: "К Пасхе 1993 года мы спешили закончить ремонт Свято-Введенского собора. И один угол в Никольском приделе уже трижды переделывали, а все равно... пучит штукатурку... “Трофим, - говорю, - посмотри, в чем тут дело?” Нашел он причину и заделал течь, так качественно, что тот угол в соборе и поныне цел.

Помню, пожаловалась я тогда Трофиму: “Работаю в монастыре, а помолиться некогда. Домой приду - стирка, готовка, и уже падаю в кровать”. А Трофим говорит: “Ты за работой молись. Вот так”. Зачерпнул раствор, штукатурит и говорит с каждым нажимом: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго”... С тех пор, как возьму инструмент в руки, так сама побежала молитва: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную”. Без молитвы уже работать не могу”.

Приведём отрывок из рассказа  москвички Евгении П.: «Для меня Трофим был палочкой-выручалочкой. Уж, каких только обидных слов я не наслушалась от моей неверующей родни! И если на дачу возле Оптиной мои друзья и родные приезжали охотно, то в монастырь их было не затянуть... И таких вот “тугих” людей я под разными предлогами знакомила с иноком Трофимом. Они так полюбили его, что в монастырь не просто идут, а бегут. Через эту любовь и началась для моих ближних дорога к Богу. Помню случай. Подвез нас до Оптиной один шофер и рассказал по дороге о своей беде. “Раз уж вы довезли нас до Оптиной, - говорю шоферу, - может, зайдете в монастырь? У меня здесь есть друг - инок Трофим. Он человек с большим жизненным опытом. Может, подскажет что вам”. После разговора с иноком Трофимом шофер был в таком потрясении, что лишь повторял: “Да-а, вот это батюшка! Какой батюшка!” Говорил  инок Трофим кратко и образно. Один мой знакомый страдал унынием, а Трофим сказал ему: “Читай Псалтирь. Вот бывает небо в тучах, и на душе хмуро. А начнешь читать - вдруг солнышко проглянет, и такая радость в душе. Сам испытал, поверь”. “Я весь в Боге и живу только Им”, - признался однажды инок Трофим».

           Как-то в конце лета 1992 года, помогая одному местному жителю, Трофим сказал ему:

- Знаешь, брат, чует мое сердце, что скоро умру я.

- Да ты чего это, отец? Ты мужик крепкий. С чего это тебе умирать-то?

Трофим помолчал немного, не желая, видимо, объясняться, а затем посмотрел на небо и ответил:

- Не знаю, брат... Но полгодика, Бог даст, еще поживу?

Незадолго  до Пасхи Трофим повстречал старушку, которая пожаловалась, что « у неё забор совсем завалился». Инок успел до праздника обновить ей забор. А когда она стала его благодарить, кротко ответил: « Что ты меня-то благодаришь, убогого инока? Ты, матушка, лучше Бога благодари. Я-то что? - Прах. И землей скоро стану...»

            По свидетельству очевидцев в Великую Субботу вечером во время службы, Трофим вышел из алтаря, и, подойдя к правому клиросу, вдруг присел на ступеньку. (Раньше никто не замечал его устававшим.)  В это время читали тропарь: «Готови сама себе, о, душе моя, ко исходу. Пришествие приближается неумолимаго Судии». Инок Трофим опустил голову и тихо проговорил: «Я готов, Господи!»

Прошло всего лишь несколько часов, и он доказал свою готовность. Когда звонари звонили во все колокола, возвещая всей округе Пасхальную радость, инок Трофим стоял так, что не видел инока Ферапонта, а лишь слышал ритмичный звон колоколов.  Вдруг он понял, что с иноком Ферапонтом что-то случилось,  но не успел обернуть, в то же самое мгновение ощутил смертельный  удар острого предмета в спину.

- Боже наш, помилуй нас! - воскликнул он и попытался из последних сил подтянуться, чтобы ударить в набат, а потом его бездыханное тело  упало на деревянный помост, а душа устремилась к Богу.            Вслед за звонарями тем же мечом был смертельно ранен иеромонах Василий, он скончался от ран через час.

            Это было ритуальное убийство. Колокольный звон Оптинской Пустыни помог пробудиться от многолетнего сна в те годы многим,  люди шли к Богу, а силы зла препятствовали им любым способом.

Незадолго до гибели инок Трофим, обучая  новоначальных послушников звонить в колокола, говорил: «Самое главное, когда звонишь в колокола,  надо помнить, что каждый удар колокола есть удар по силе вражьей.  В народе говорят: колокольный звон - бесам разгон.  Так что, если хочешь сохранить ритм, то звони во все колокола, а про себя повторяй: «Молись Богу, ходи в храм. Молись Богу, ходи в храм...» Вот так понемногу и научишься».

Механик Николай  рассказывал, что  инок Трофим ему говорил: “Ничего не хочу - ни иеродиаконом быть, ни священником. А вот монахом быть хочу - настоящим монахом до самой смерти”. Перед Пасхой инока Трофима готовили к постригу в мантию, проверяли: выдержит ли строгие требования и епитимьи. После гибели инока иеромонах Ф. сказал: «Вот ведь промысл Божий, “чистили” о. Трофима для пострига, а почистили для Царствия Небесного».

  

В день погребения новомучеников игумен Мелхиседек сказал: “Мы потеряли трех монахов, а получили трех Ангелов”.

Новомученик Трофим и после своей смерти продолжает поддерживать всех и помогать тем, кто обращается к нему за помощью. Приведём лишь несколько свидетельств:

            Как-то пришел один инок на могилку инока Трофима и стал молиться, говоря: « Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, инока Трофима. Вечная ему память!». А затем, мысленно обратившись к мученику, сказал: «Отче Трофиме, как же так вышло, что ты умер?» И тут-же его осенила мысль – прозвучал ответ: « Любовь не умирает».

Вспоминая об иноке Трофиме, братья говорят: «Для нас он был братом, искавшим во всем любви. Искал и обрел, стучал и отверзлись ему врата рая».

            Мать инока Трофима после похорон решила задержаться  в монастыре. Мать Нина, теперь так к ней все обращались,  чувствовала душеную радость и покой, находясь рядом с могилой, при этом она  говорила: «Ох, и трудно тебе досталось, сыночек! Ты у нас первопроходец - дорогу проторил, и я по твоей дорожке пойду”.

Когда она взяла в руки чётки сына и спросила, что  он с ними делал?
То в ответ услышала: «Проходил Иисусову молитву». С тех пор мать Нина четки не выпускала из рук, повторяя неустанно: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную”. 

       Господь являл чудеса по молитвам её сына, а она не успевала удивляться. Первое чудо случилось  в день отъезда из монастыря. Когда она пришла на вокзал, спохватилась, что забыла в машине рюкзак с молитвословом сына, а машина уже уехала. Она расстроилась и стала причитать: “Трофим, сынок, я рюкзак забыла!”

А через несколько минут увидела, что к ней бежит шофер и несёт рюкзак.

Вот что рассказывает про этот случай игумен Михаил (Семенов), который в то время был монастырским шофером: “Отвезли мы мать Нину на вокзал, возвращаемся, а мотор вдруг заглох. Не заводится машина - и все! Стали искать, кто бы дотащил нас на буксире до Оптиной. Полез я за буксировочным тросом и увидел, что мать Нина забыла рюкзак. “Да это же Трофим, - говорю, - нас остановил. Скорей на вокзал!” Машина тут же завелась, и мы успели приехать на вокзал до отхода поезда, отдав маме о. Трофима рюкзак”.

        Мать Нина рассказывала так о жизни в Братске: «Вернулась я домой, а в храм не иду. Сижу дома, и плачу: “Убили сыночка!” В Оптиной я почему-то этого не чувствовала, а тут сомлела от горя и исхожу в слезах. Вдруг стук в дверь. Входит батюшка о. Андрей и говорит от порога: “Мать Нина, ты что же в храм не идешь? Там Трофим тебя ждет не дождется”. Я подхватилась и скорей в храм бежать. Зашла в церковь и обомлела от радости: тут Трофимушка, чувствую, тут. “Батюшка, - говорю я о. Андрею, - я ведь теперь из храма не уйду. Дайте мне хоть закуточек при храме. Трофим правда тут, и я хочу быть с ним”. Дали мне келью и послушание - храм убирать».

Спустя некоторое время мать Нина вернулась в монастырь. По молитвам Оптинского новомученика к вере пришли и все его родные. Его сестра Елена рассказала, что её муж, Андрей,  поверил в Бога лишь после чудесного спасения от неминуемой гибели. Он работал дальнобойщиком, в кабине его машины висела  иконка преподобного Серафима Саровского из кельи инока Трофима, которую передала ему тёща. Нужно отметить, что икону он повесил в кабине  из уважения к родственнику перед тем, как отправился в опасный рейс. Время тогда было сложное, одному ехать было опасно, могли остановить вооружённые люди, отобрать груз, поэтому водители грузовиков решили ехать одной  колонной. Вдруг машина Андрея сломалась. Замыкающий колонну остался его прикрывать, а колонна ушла вперед. Когда починили машину и догнали колонну, то  им сказали: “Счастливые вы! Пока вы чинились, на нас напали и разграбили груз”. Водитель, замыкавший колонну, решил, что будет после этого всегда  ехать за Андреем. И не ошибся, позже  на лесной дороге, по которой только что прошла колонна, перед машиной Андрея упало дерево, и они поехали искать объездную дорогу. А в это время на  колонну вновь напали грабители. В результате из всей колонны довезли груз только Андрей и шофер, следовавший за ним.  После рейса Андрей остановил машину у церкви и спросил батюшку: “Какой святой шоферу помогает?” Услышав, что всем путешествующим помогает  Святитель Николай, в следующий раз взял в рейс и икону свт. Николая Чудотворца, подаренную ему мамой инока Трофима.

        В следующий раз беда подстерегала  Андрея  с напарником на бензоколонке, расположенной на обочине пустынной дороги, которая шла вдоль леса. Заправившись, они собрались  отъезжать, но путь им преградила легковая машина, и вооруженные люди предложили следовать за ними, чтобы отвезти груз. Андрей вспомнил, что милиция предупреждала по радио, что в этом районе действует банда: они приглашают отвезти груз, а по дороге убивают водителей, а машину затем продают. Он отказался ехать, попытался откупиться, но вооруженные люди сели к нему в кабину, вытолкнув оттуда напарника, и сказали с усмешкой: “Не хочешь - заставим. Езжай!” Андрей, крикнул в душе: “Трофим, выручай!” И тут, неожиданно,  к машине Андрея на большой скорости подъехала милицейская машина. Оказывается, милиция выслеживала банду, в этот день, наконец, сумели поймать её. Вернувшись, домой, Андрей признался: “Бог есть”.

        Рассказывает сестра инока Трофима Наталья: «С Трофимом мы были очень привязаны друг к другу, может, потому, что он был старший брат, а я старшая сестра. После убийства брат почти каждую ночь являлся ко мне во сне и говорил что-то про церковь. Но я не понимала его - он говорил по-церковнославянски, а я даже еще некрещеной была. Снам я не верю, но неожиданно для меня некоторые сны сбывались... После рождения третьего ребенка врачи установили у меня бесплодие, и шесть лет детей у нас с мужем не было. Потом я крестилась и вскоре увидела себя во сне на сносях, а рядом, вижу, стоит Трофим и очень радуется, что у меня родится ребенок. И правда, месяца через два обнаружилось, что я жду ребенка. Детей мы с мужем очень любим, и я всегда считала: сколько даст Господь деток, столько и надо рожать. Но тут мы переехали на новое место жительства, не могли прописаться, а без прописки не брали на работу. В общем, жили впроголодь, на картошке. И тут все набросились на меня: “Самим есть нечего, а еще нищету плодить? Пожалей мужа! Подумай о детях!”. И я, как под гипнозом, пошла за направлением на аборт. А мне ответили: “Врач уехала на совещание в область”. Трижды я ходила за направлением, но Трофим меня даже на порог больницы не пустил. Вдруг я почувствовала - брат защищает меня, и, осмелев, решила рожать. Какая же удивительная дочка у нас теперь растет! Дети буквально влюблены в сестренку, а муж души в ней не чает: “Вот, - говорит, - послал Господь утешение!” А еще я убедилась - на каждого ребенка Господь дает пропитание. Как только я решила рожать, нас тут же прописали, появились заработки, и мы даже машину смогли купить. Мама отдала мне молитвослов Трофима, и я по нему молюсь, но утром у меня в голове муж и дети, а вечером, когда дети уснут, я читаю сначала правило, а потом молюсь своими словами Божией Матери и Трофиму. Прошу я Трофима не только за себя, и все удивляюсь, как же быстро он приходит на помощь. Однажды пришел к нам знакомый попросить денег в долг, сел на кухне и заплакал, потому что кругом безработица, на работу нигде не берут, а он лишь занимает в долг, не в силах прокормить семью. Стала я вечером молить Трофима: “Помоги человеку ради Христа!” А на следующий день знакомый приходит к нам радостный и говорит, что его взяли на такое хорошее место, о каком он даже не мечтал».

Многие в монастыре замечали, что если перед началом работы в поле помолиться мученику Трофиму, то обязательно придет помощь от него.

       Инокиня Сусанна рассказывала, что в женском монастыре ждали инока Трофима в Шамордино на Светлой седмице, надеялись, что он поможет наладить звонницу. А пришлось самим ехать в Оптину, чтобы  проститься с дорогим помощником. На могилке она стала  причитать, что не сможет он теперь достать, как обещал, колокол-подголосок. Вспомнились его слова: “С колоколами у вас бедно. Достать бы маленький колокол-подголосок! От него звон веселый - он как детский голосок. Ладно, подумаю. Обещаю достать”.

 Потом смирилась, хотя и  попросила новомученика помочь в устройстве звонницы, и решила, что нужно самой браться за дело. А в следующее воскресенье после Пасхи в женский монастырь приехал  военный, и обратился к  инокине Сусанне: “Я вам колокол привез. Кому отдать?”. Приведём отрывок из воспоминаний инокини Сусанны: «И привез он как раз такой колокол-подголосок с веселым звоном, какой обещал нам достать инок Трофим. А история этого колокола такая. Лет двадцать назад офицер строил дачу близ Шамордино и, солдаты выкопали из земли колокол - явно шамординский, других ведь храмов поблизости нет. На Пасху офицер повез этот колокол в Оптину - в дар монастырю, но из-за убийства дороги были перекрыты, и он не попал в монастырь. На Светлой седмице он дважды пытался отвезти колокол в Оптину, но каждый раз машина ломалась. “Тогда я понял, - рассказывал офицер, - что шамординский колокол должен вернуться в Шамордино, и к вам моя машина сразу пошла”. Дивен Бог во святых своих! По молитвам новомученика Трофима Оптинского, мы уже через три месяца имели полный набор колоколов и хорошо налаженную звонницу. И все свершалось силою Божией - при немощи в нас. Помню летом, перед Казанской,  нам вдруг привезли из Калуги,  пожертвованные театром  колокола. На Казанскую у нас престол. И я так загорелась желанием, чтобы на праздник был полнозвучный звон, что, не благословясь, тут же бросилась переделывать звонницу. Спустила вниз колокола на веревках - на это силы хватило. А вот поднять многопудовые колокола вверх, установив их на новый звуко­ряд, - на это сил уже нет. Стою в растерянности на разоренной звоннице, а тут матушка игуменья идет: “Ох, Сусанна, что ты натворила? Смотри, не будет звона к Казанской, по тысяче поклонов будешь бить”. Я реву и уже не молюсь, но вопию: “Новомучениче Трофиме, на помощь!” И тут на полной скорости подлетает к звоннице машина из Оптиной, а из нее выскакивают инок Макарий, регент Миша Резенков, резчик Сергей Лосев и паломник Виталий. “Чего, - говорят, - ревешь?” - “Звонницу, - говорю, - разорила, а колокола повесить, сил нет”. - “Подумаешь, проблема”. Очень быстро, и умело, они повесили колокола и сразу уехали, будто специально приезжали “по вызову” о. Трофима. Но это еще не все. Тут же подходят ко мне двое шамординских рабочих и предлагают приварить педали к колоколам: “У нас и сварочный аппарат, и материал наготове. Мы быстренько!” И был у нас на Казанскую полнозвучный праздничный звон».

Инокиня Сусанна теперь нередко звонит одна, а раньше с трудом управлялись трое звонарей. Однажды ее спросили: “Сусанна, тебе не трудно звонить одной?” - “А у нас не звонят в одиночку, - ответила инокиня. - Мы перед звоном молитву творим: “Новомученики, Трофиме и Ферапонте, помогите нам!” Они ведь действительно помогают - у нас все звонари это чувствуют”.

 

       Приведём ещё несколько свидетельств из книги «Пасха Красная»:

            Иеромонах Василий (Мозговой) сообщил: «В Варлаамо-Хутынском монастыре Господь свел меня с иеродиаконом Димитрием из Псковской епархии, рассказавшим о себе следующее. Он сильно заболел и так задыхался, что не мог спать лежа, а только сидя. Тогда их батюшка предложил помолиться об исцелении Оптинским новомученикам и отслужил панихиду по о. Василию, инокам Ферапонту и Трофиму. Вечером отслужили панихиду, а наутро иеродиакон Димитрий был здоров».

           Рассказывает врач Ольга Анатольевна К.: «Однажды я привела на могилы новомучеников девушку, страдающую наркоманией. У могилы о. Трофима она сказала: “Ох, и бьет тут сильно! Как же сильно бьет!” Потом ее родители рассказывали мне, что девушка исцелилась».

          Послушница Юлия рассказала: «После смерти инока Трофима некоторые местные жители брали земельку с его могилы и, разведя водой, кропили ею огороды с верой в помощь новомученика в избавлении от колорадского жука. Один человек сказал мне, что жуки у него после этого исчезли».

        Один послушник рассказывал, что, приехав в Оптину паломником, он убегал в лес покурить. Он молился на могиле инока Трофима об избавлении от страсти, и инок явился ему во сне, сказав грозно: “Ты что мою могилу пеплом посыпаешь?” И послушник пережил такой страх, что тягу к курению как рукой сняло. Известен и другой случай - на могилу к иноку Трофиму приезжал его земляк, рассказав о себе, что раньше он сильно пил и курил. После убийства Трофим явился к нему во сне и сказал: “Я молюсь за тебя, а ты меня водкой поливаешь и пеплом посыпаешь”. Этот человек специально приезжал из Сибири, чтобы поблагодарить за исцеление.

        Рассказывает рясофорная послушница Н-го монастыря: «В 12 лет я стала наркоманкой и два года скиталась с компанией хиппи по подвалам и чердакам. Это был ад. Я погибала. И когда в 14 лет я приехала в Оптину, то сидела уже “на игле”. Как же я полюбила Оптину и хотела жить чистой, иной жизнью! Но жить без наркотиков я уже не могла. Мне требовалось срочно достать “дозу”, и я уже садилась в автобус, уезжая из Оптиной, как дорогу мне преградил незнакомый инок. “Тебе отсюда нельзя уезжать” - сказал он и вывел меня из автобуса. Это был инок Трофим.
       Потом я два года жила в Оптиной, и каждые две недели пыталась отсюда бежать. А Трофим опять перехватывал меня у автобуса, убеждал, уговаривал, а я дерзила ему. Я уже знала: уехав из Оптиной, я не расстанусь с наркотиками, и впереди лишь скорая страшная смерть. Но вот, не понятное наверное многим, -   наркоман не может жить в монастыре. В него вселяется бес и гонит из монастыря на погибель. Наркоман становится игралищем демонов и уже не владеет собой... Трофим устроил меня тогда в больницу и выхаживал, как старший брат. До сих пор в ушах звучит его голос: “Терпи. Потерпи еще немножко. Ради Господа нашего еще потерпи”. Исцеление шло долго и трудно, но оно все-таки произошло. Ему предшествовал один случай. Я уже долго жила, забыв о наркотиках, и радовалась - с прошлым покончено. Вдруг поздно вечером мне передали, что в лесу у озера остановились “наши” и приглашают меня...” И тут прежнее вспыхнуло с такой силой, что я, обезумев, побежала в лес. Вот загадка, для меня непонятная, - почему-то всегда в таких случаях дорогу мне преграждал Трофим. Он перехватил меня на дороге: “Куда бежишь ночью?” - “Наши приехали, и я хочу их навестить”. - “Что - опять бесочки прихлопнули? Я пойду с тобой”. Чтобы отделаться от Трофима, я так грубо оскорбила его, что он, потупившись, молча ушел. Бегу я к озеру по знакомой дорожке, и вдруг гроза, гром, молнии, темень. И я заблудилась в лесу. Ямы, коряги, я куда-то падаю и об одном уже в страхе молю: “Господи, прости и выведи к Оптиной Пустыни!” А тьма такая - и гром грохочет, что и не знаю, где монастырь. Вернулась я в Оптину уже поздно ночью. Ворота были заперты. Но меня обжигала такая вина перед Трофимом, что я умолила меня пропустить. Смотрю, в храме свет, а там инок Трофим молится. Улыбнулся он мне усталой улыбкой: “Слава Богу, вернулась”. А я лишь прошу: “Трофим, прости меня Христа ради! Я больше не буду! Прости!!”
       Когда мне исполнилось 16 лет... я хотела быть такой же, как инок Трофим, и ушла тогда в монастырь. В Страстную Пятницу 1993 года наша матушка игуменья поехала в Оптину и взяла меня с собой. Инок Трофим обрадовался моему приезду и подарил мне икону “Воскресение Христово” и сплетенные им шерстяные четки. Но уезжала я из Оптиной в тревоге: что с Трофимом - глаза больные и вид изможденный? Мне кажется, он что-то предчувствовал и подвизался уже на пределе сил. А позже мне рассказали, что где-то за час до убийства он подошел к одной населънице нашего монастыря и попросил передать мне поклон. «А чего передавать? - сказала та. - Да она еще сто раз сюда приедет, вот сам и передашь». Инок Трофим молча постоял рядом с ней и ушел. Когда на Пасху мы узнали об убийстве в Оптиной, весь монастырь плакал. А у меня было чувство - победа: попраны, демонские полки, и Трофим победил! Слезы пришли потом, а сначала было чувство торжества: ад, где твоя победа? Господи, слава Тебе!»

 

 

 

                   Инок Ферапонт (Пушкарев)

      (1955-1993)

 

 

Инок Ферапонт (в миру Владимир Леонидович Пушкарев) родился в селе Кандаурово Колыванского района Новосибирской области 17 сентября 1955 года в день празднования иконы Божией Матери «Неопалимая Купина». Эту икону особо почитала его благочестивая бабушка Мария Ивановна. Она была замужем за Сергеем Алексеевичем Пушкаревым, занимавшим высокую должность председателя Эвенкийского национального округа Красноярского края.

Сергей Алексеевич был убежденным атеистом, поэтому запрещал жене что-либо говорить детям о вере. Однако бабушка будущего мученика тайно научала детей (а их в семье было четверо) молиться, рассказала им о жизни святых. Она говорила, что каждый человек – это чудо Божие, и невозможно не подивиться той премудрости, с которой он сотворен.

Старшего сына Пушкаревых звали Леонидом. Леонид, вернувшись с войны домой, поступил на работу в Енисейское пароходство, вскоре женился на доброй и отзывчивой девушке Валентине. Когда Господь даровал молодым первенца, его назвали Владимиром. Крестили младенца тайно, потому что в то время, Сергея Алексеевича, занимавшего  высокую должность, за это могли уволить с  работы.

Кроме сына, у Валентины Николаевны и Леонида Сергеевича  были еще две дочери, Наташа и Татьяна. В 1962 году семья Пушкаревых переехала в поселок Усмань Емельяновского района, потом перебрались в близлежащий поселок Орджоникидзе. В этом посёлке не было школы, поэтому  в школьные годы Володя жил с бабушкой, там и учился в средней школе. Учеником он был прилежным, учеба давалась ему легко, ко всем своим обязанностям относился добросовестно. Володя рос спокойным, кротким мальчиком, в шумных играх не участвовал, любил  читать книги. Особенно нравились Володе книги о приключениях мореплавателей.  В шестнадцать лет Володя научился играть на гитаре и стал петь в местном ансамбле. По вечерам ребята слушали новые пластинки, составляли репертуар для своих клубных концертов. Лишь спустя много лет он как-то сказал: « ... Мы призваны поклоняться Богу, а не кумирам – певцам и музыкантам...»

Взрослея, Володя все чаще стал удаляться от шумного общения и праздных бесед. В поселке Орджоникидзе, где жила семья Пушкаревых, не было православного храма. (Только в 2000 году местные жители построили здесь небольшую церковь.) Владимир уговаривал родных переехать, уверял: «Где нет храма - там нет жизни». Но они не прислушались к его совету, позже жалели об этом.

Приведём отрывок из воспоминаний его  родной сестры Натальи (из книги «Пасха Красная»): “ Я немного помню, как мы росли, и немного, как были взрослыми. Володя любил рисовать и рисовал очень хорошо. Помню, в школе им задали рисунок на свободную тему, и Володя рисовал нашу усталую спящую маму... Володя очень любил читать... Друзей у него было много. И хотя мы росли, еще не зная о Боге, Володя верил, что есть какой-то неведомый потусторонний мир. Еще помню, как, отслужив пять лет в армии во Владивостоке, Володя работал потом в нашем поселке в бригаде строителей, а еще возил рабочих на автобусе. Он никогда не пил, не курил, и все уважали его. У нас в поселке говорили и говорят до сих пор: “А зачем он пошел в монастырь? Он и так был святой”. Друг Володи Сергей рассказал мне случай. Володя жил в Ростове и работал в церкви, и вдруг явился Сергею как бы воочию, предупредив об опасности, угрожавшей его ребенку. Как же жалел потом Сергей, что не послушал его, потому что ребенок попал под машину и погиб”.

В 1972 году Владимир поступил в Уярское профессионально-техническое училище, по окончании которого пошел работать в Орджоникидзевский лесхоз. Труд в строительной бригаде был тяжелым, однажды, поднимая с мужиками тяжелую бетонную плиту, Володя вдруг почувствовал сильную боль в спине. После этого он долго лежал в больнице и потом до конца жизни страдал болями в пояснице, но старался никому об этом не говорить. Живя в  монастыре, Владимир старался исполнять всю порученную ему  тяжелую работу, только иногда из-за  сильной боли делал перерыв. Один послушник, знавший о его болезни, спросил: « Почему ты не скажешь, что болен?» В ответ услышал: « А зачем? Пусть считают меня лентяем. Это ведь правда».)

В 1975 году - поступил в Шеломковское СПТУ-24, где выучился на шофера. По окончании училища устроился на работу в Строительное управление в Мотыгинском районе, а в ноябре того же года был призван в армию. Службу проходил на Дальнем Востоке (с 1975 по 1977 год, а сверхсрочную службу с 1977 по 1980 год).  Володя был очень смелым человеком. В армии он занимался восточной борьбой. – Никого не боялся, – вспоминали его друзья, – но сам первым никогда не нападал, а только защищался.

Вернувшись  из армии домой, он  устроился работать плотником в СУ-97, проработав два года, поступил в Дивногорский лесотехнический техникум. После его окончания в 1984 году работал по спе­циальности техник-лесовод в лесхозе Бурятской АССР. Почти три года провел Владимир в таежной глуши близ озера Байкал.  От долгого одиночества Владимир стал еще более молчаливым.

            В поисках истины Владимир начал пытаться найти способ продлить свою жизнь. Прочитав статью под названием «Доживем до 150-ти», начал упражняться с гирями, бегал, обливался холодной водой. Позже, по совету женщины, пережившей клиническую смерть, прочёл третий том свт. Игнатия Брянчанинова, в который вошло «Слово о смерти» и «О видении духов», житие прп. Иова Почаевского и поучения прп. Силуана Афонского. Так Владимир узнал о вечной жизни во Христе.

Володя, по словам его друга, пережил собственную смерть. Душа его отделилась от тела и попала в царство ужаса. Он погибал. И тогда явился ему Ангел Господень и сказал, что вернет его на землю, если он после этого пойдет в храм. И Володя сразу уехал из лесхоза.

В 1987 году он уехал в город Ростов-на-Дону, где жил брат отца, Павел Сергеевич. Первое время  он жил у дяди, потом снимал квартиру. Работать устроился шофером в управление садоводства, позже  поступил учиться в профтехучилище № 8 на вечернее отделение.

Летом 1988 года Владимир приехал домой в отпуск. Его друг Павел, рассказывал, что однажды они вместе на лодке отправились на Аладинский остров, расположенный в двенадцати километрах от поселка. Павел потом вспоминал: «Разговоры были только на духовные темы... Он старался говорить лишь о страстях, считая богословие делом людей, на опыте подвигов духовных познавших истину Божию...»

Когда друзья плыли на остров, погода резко испортилась, подул сильный ветер. Павел вспоминал: «Берега не видно, только огромные волны, а мы на скорлупке, лодка старая, казанка, волна захлестывает. Я разделся, думаю: если перевернемся, то хотя бы вплавь спасусь. А Владимир сидит спокойно. Я был поражен: смертельная опасность, а он сидит и ничего не предпринимает. Я, честно говоря, сильно испугался, а он вел себя так, будто ничего не произошло». Вероятно, Владимир про себя молился. Вскоре ветер утих, и друзья благополучно пристали к берегу.

В то время друзья много беседовали о смысле жизни, и однажды Владимир сказал: « Если бы ты знал, через какие страдания я пришел ко Христу!»

И рассказал, как, живя в тайге, подвергся нападению бесовской силы.

Вернувшись в Ростов, Владимир стал чаще посещать Кафедральный собор Рождества Пресвятой Богородицы. В свободное от работы время трудился во славу Божию в  храме. Когда Володе предложили работать при храме дворником, он с радостью согласился. Он сразу уволился с  работы и целыми днями трудился  при церкви.

Приведём отрывки из книги «Пасха Красная»: Письмо ростовской монахини Неониллы: “Много лет я потрудилась в Ростовском кафедральном соборе Рождества Пресвятой Богородицы. С юности пела тут. А однажды на молебне появился высокий худощавый молодой человек и недвижимо простоял весь молебен. Потом мы убирали храм, пели псалмы, а Володя остался с нами. На молебны он ходил постоянно. Потом мы встретились в трапезной, а после, смотрю, он взял метлу и стал мести территорию собора. Часто видела, как он носил дрова, воду, литературу со склада и делал все во славу Христа. Он был молчалив и ни с кем не заводил дружбы...  Однажды Володя спросил: “Как мне жить дальше? Мне уже 30 лет”. - “Володечка, - говорю, - в браке жить - это надо и Богу, и людям угодить, а в наше время это очень тяжело. Езжай ты в Троице-Сергиеву Лавру к старцам Науму или Кириллу, возьмешь благословение, да иди в монастырь...” Володя отозвал меня в сторону и говорит: “Матушка, вы прочли мои мысли. Я хочу только в монастырь”, - “Сынок,- говорю,- езжай за советом к старцу Кириллу”».

По совету монахини Владимир побывал в Троице-Сергиевой Лавре. Мудрый старец архимандрит Кирилл (Павлов) посоветовал ему выбрать обитель по душе и оставить мир. 

Рассказывает ростовская монахиня Любовь: “Володечку все очень любили. Он работал дворником в нашем соборе, а в отпуск ездил по монастырям. Однажды его спросили: “Володя, что домой не съездишь?” А он вздыхает и говорит: “Родные у меня неверующие и против того, чтобы я Богу служил. Не хочется возвращаться туда, где нет ни храма, ни веры”. А еще спросили: “Володя, что не женишься?” Он ответил: “У меня одна мысль - монастырь”. Вот и ездил он по монастырям, присматривался. Был в Дивеево, в Псково-Печерском монастыре, в Троице-Сергиевой Лавре. А уж когда побывал в Опгиной, то был от нее без ума. Пошел он тогда к нашему Владыке Владимиру, ныне митрополиту Киевскому и всея Украины, и говорит: “Владыко, я готов хоть туалеты мыть, лишь бы мне дали рекомендацию в монастырь”. Владыка отвечает, что вот как раз в соборе туалеты мыть некому. А выбор Оптиной одобрил: “Хорошее, - говорит, - место”. И ради возлюбленной Оптиной Володя год мыл туалеты... Чистота у него была идеальная... Одевался скромно, порой бедненько. Ничего ему для себя уже было не нужно, лишь бы Богу угодить. На службе стоял не шелохнувшись. А после службы, обойдет все иконы, с земными поклонами и стоит подолгу молясь. В общем, приходил в храм раньше всех, а уходил, когда собор запирали. Был он кроткий, смиренный, трудолюбивый. Молчалив был на редкость, а душа у него была такая нежная, что все живое чувствовало ласку его. Вот кошечки бездомные к собору лепились, а Володя рано утром отнесет им остатки пищи с трапезной и положит в кормушки подальше от храма. Они уже свое место знали. А голуби, завидев Володю, слетались к нему, потому что он их кормил».

В то время Володя поселился поближе к собору, у одной пожилой женщины. В свободное от работы время молился, читал  Священное Писание и житие Святых Отцов.

Из воспоминаний Елены Тарасовны Т.: “В 1987 году в кафедральном соборе, где я работала, мне порекомендовали жильца - Володю Пушкарева. Так и жил он у меня до Оптиной в отдельном флигеле, и был он мне как родной. Возвращаюсь, бывало, поздно вечером с работы, а он меня встречает: “Матушка, поешьте. Я пирожки вам испек”. Уж до того вкусные пек пироги - редкая женщина так испечет! “Где ж ты, - говорю, - научился печь?” - “В армии поваром был, солдатам готовил, там и научили всему”. Сам он ел мало, посты очень строго держал. По натуре был мирный, добродушный, спокойный. Особенно это чувствовалось на работе... Жил он уединенно и все молился. Даже гулять не ходил - только в храм. А как встанет с вечера на молитву, так и горит у него свет в окошке всю ночь. До утра нередко на молитве выстаивал. Из наших разговоров помню такое: “Хочу, - говорит, - в монастырь, но сперва хочу поездить, чтобы выбрать место по сердцу”. А по сердцу он выбрал Оптину. Еще мне запомнились его слова: “ Хорошо тем людям, которые приняли мученическую смерть за Христа. Хорошо бы и мне того удостоиться”. Когда моего дорогого Володечку убили, я была в деревне и не знала о том. Помолилась я, помню, на ночь и только собралась лечь спать, как комната озарилась голубоватым сиянием. Я перекрестилась, а из сияния голос: “Это тебя Володя посетил”. Ничего не понимаю - как это меня посетил Володя, когда он уже инок Ферапонт и находится в Оптиной? А потом узнала - убили его. И желала я в моем горе хотя бы на могилке у него побывать”. Побывать в Оптиной Елене Тарасовне удалось лишь в ноябре 1996 года, но сначала их экскурсионный автобус остановился на день в Шамордино. После чудесного посмертного посещения инок Ферапонт был для Елены Тарасовны настолько живым, что она подала за него две записки - об упокоении и о здравии, присовокупив к записке молитву: “Святой мучениче Ферапонте, моли Бога о нас!” В Шамордино ей объяснили, что молиться за новомученика как за живого нельзя, и можно подать лишь записку об упокоении. Ночевали тогда паломники в храме. И когда в три часа ночи после полунощницы усталая Елена Тарасовна прилегла прямо в пальто под иконами, над ней склонился инок Ферапонт, подал ей две ручки - белую и фиолетовую, и сказал: “Как писала, так и пиши”. И она тут же уснула, решив, что видела сон. Потом в Оптиной она все ощупывала рукав - там лежало что-то твердое и мешало ей. По дороге в Ростов она подпорола у пальто рукав - там были две ручки, белая и фиолетовая. “Об этом случае я рассказала на исповеди нашему священнику отцу Николаю, - писала из Ростова Елена Тарасовна. - И в ответ на мое удивление, как могло случиться, что инок Ферапонт передал те две ручки, отец Николай сказал, что он, должно быть, святой”

На могиле инока Ферапонта я просила его помочь моим покойным родственникам и особенно беспокоилась об участи одного из них. Недавно приехала женщина из Батайска, разыскала меня в храме и говорит: “Елена, мне приснился молодой монах и велел передать: “Скажи Елене, которая всегда стоит у Распятия, что за такого-то (он назвал имя) надо много молиться”. Я ужаснулась участи этого родственника и поняла, что эту весточку прислал мне инок Ферапонт».

Летом 1990 года Володя отправился в Оптину Пустынь, чтобы остаться там навсегда. Владимир много читал об Оптинских старцах и полюбил эту святую обитель.

От Калуги до  Оптиной пустыни Владимир шел пешком, всю ночь стоял на коленях перед воротами монастыря и молился. В монастырь его приняли с  радостью. Работать приходилось много, он добросовестно  трудился и молился, помня совет наместника: «...Если молитвы не будет, то, поверьте мне, и проку не будет. Враг станет гонять с места на место. Помните: если приступаете работать Господеви, то должны приготовить душу свою к искушениям и не принимать их как что-то внезапное и неожиданное»

Позже  послушник Владимир запишет: «Да, велико действие молитвы Иисусовой, даже одно только памятование о ней уже приводит душу в трепет и благоговейное чувство». Он старался усердно упражняться в умном делании и ежедневно исполнял пятисотницу с поклонами. Он брал у братии книги о молитве Иисусовой, выписывал самое основное. 

             22 марта 1991 года в день памяти Сорока мучеников Севастийских Владимир был облачен в подрясник и зачислен в братию. Он говорил: « Как все-таки монашеская одежда преображает людей, чувствуешь себя совсем по-другому. Словно крылья вырастают за спиной, хотя понимаешь, что не по заслугам приемлешь милость от Господа».

Став послушником, Владимир никогда не снимал подрясника и спал в нем, как это принято у монахов. В руках у него всегда была книга преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, и каждую свободную минуту он читал.

            – В наше время, – говорил будущий мученик, – во всем необходимо рассуждение. Наша цель научиться любить Бога и ближних, то есть исполнять заповеди и быть верными Православию.

            Однажды послушника Владимира благословили съездить на родину, навестить мать и получить ее благословение на постриг. Приехав в поселок, Владимир зашел к своему старому другу Павлу. Когда друг  спросил его,  не стесняется ли он  ходить в черной одежде? В ответ услышал: « А почему я должен стесняться? Это моя монашеская одежда, это моя проповедь Православия. Увидит кто-нибудь меня в подряснике и вспомнит о Боге. Слово Божие надо нести людям».

– Какое слово Божие? – возразил Павел, – здесь же одна пьянь.

– Нет, брат, ты не прав. Каждый человек сотворен по образу Божию, и Господь желает спасения всякой душе. Быть может, черная одежда напомнит кому-нибудь и о том, что смерть не за горами и скоро за все придется дать ответ на Страшном Суде.

Это было его последнее свидание с матерью, сестрами и друзьями детства, прощаясь, он сказал: «Больше вы меня не увидите». (Через полтора года они узнали, что инок Ферапонт убит на Пасху.)

В октябре 1991 года послушника Владимира постригли в иночество с именем Ферапонт, в честь преподобного Ферапонта Белозерского. Он проходил тогда послушание на вахте и в трапезной, – сначала паломнической, а затем братской. Готовил  инок Ферапонт быстро и умело.

Вместе с иноком Ферапонтом в то время в трапезной трудился паломник-трудник Александр. Приведём отрывок из воспоминаний р. Б. Александра: « В Оптиной Пустыни я работал сперва по послушанию на просфорне. А месяца через полтора у меня вышло искушение - стоял я в очереди в трапезную и осуждал трапезников в душе: “Сами - думаю, - наелись до отвала, а мы тут голодные стоим!” До Оптиной я работал помощником повара в ресторане и кухонные обычаи знал. А как только я осудил, меня тут же перевели на послушание в трапезную. Ну, думаю, попал на хлебное место. Уж теперь-то и я поем. В первый же день, как только сготовили обед, взял я половник, тарелку и лезу в кастрюлю с супом. «Ты куда?” - спрашивает меня инок Ферапонт. - “Как куда? - отвечаю я, - за супом. Есть хочу”. - “Нет, брат, так дело не пойдет... Сперва мы должны накормить рабочих и паломников, чтобы все были сыты и довольны. А потом и сами поедим, если, конечно, что останется». А сам смотрит на меня смеющимися глазами и подает мне ломоть хлеба с толстенным слоем баклажанной икры. В общем, ни супа, ни второго нам в тот день не досталось. Смотрю, инок Ферапонт достал ящик баклажанной икры, открыл три банки и, выложив в миску, подает мне. Наконец-то, думаю, и я поем. А инок Ферапонт мне показывает на кочегара, который после смены обедать пришел и говорит: “Отнеси ему, дай чаю и хлеба побольше. Пусть, как следует, поест человек”. Смотрю, с других послушаний приходят обедать опоздавшие, а инок Ферапонт все открывает для них банки с икрой. Тогда в трапезной работал паломник Виктор, он теперь священник. Вот Виктор и говорит: “Давай я буду открывать банки”. - “Не надо, - говорит инок Ферапонт, - руки попортишь”. - “А ты не попортишь?” - “Лучше я один попорчу, чем все”, - ответил он. Так я попал на “хлебное место”, где пока всех накормим, то самим, бывало, оставался лишь хлеб да чай...

Послушание в трапезной, по-моему, самое трудное. Во-первых, в храм не выберешься, а главное – недосыпание. В 11 часов вечера монастырь уже спит, а мы еще чистим картошку на утро или чистим котлы. В час ночи еле живые добирались до кельи. Инок Ферапонт тут же на правило вставал, а мы падали и засыпали. Обидно было вот что - только уснешь, как в два часа ночи трапезников будят: “Машина с продуктами пришла. Вставайте разгружать”: В общем, через день где-то с двух до четырех ночи мы разгружали машины с продуктами, потом шли досыпать. А пол­пятого нас уже будили на полунощницу... Будильщик  удалялся, мы говорили: “Ну, что, отцы, перевернемся на другой бок?”- И, выключив свет, делали большой поклон во всю кровать. Так продолжалось некоторое время. А потом инок Ферапонт сказал: “А зачем мы сюда приехали? Хватит так жить. Надо Богу послужить”. Стал... ходить на полунощницу, и я потянулся за ним. Мне очень хотелось спать... Сперва ходил из тщеславия. А потом полюбил полунощницу. Даже самому удивительно - вроде спишь меньше, а такая бодрость и радость, что день после этого совсем другой. Так через инока Ферапонта мне открывалась тайна монастырских рассветов, когда первыми Бога славят монахи, а потом просыпаются птицы... Показал я иноку Ферапонту, как четки плести, а дня через три он меня уже переучивал: “Не так надо плести, а вот так”. Точно так же было на просфорне... Научил я его печь просфоры. Сам я этому делу долго учился, а он уже через два-три дня пек просфоры лучше других. Особенно трудно испечь Агничную просфору, чтобы не потрескалась печать. Я полгода боялся за нее браться, а у инока Ферапонта она сразу вышла безукоризненной. У него был талант учиться новому. Вот, например, глядя на резчиков, он научился и стал хорошим резчиком по дереву. Причем любое дело он делал очень тщательно. Особенно это касалось книг. Помню, он выискивал и конспектировал все об Иисусовой молитве. У него была груда пухлых блокнотов с выписками. А однажды он отложил их в сторону и сказал: “Все это делом надо проходить”. Так он и святых Отцов изучал. Прочтет книгу, выпишет оттуда что-то главное и повесит эту выписку на стене, часто перечитывая ее. У него все стены в келье были в выписках. Все мы читали, наверно, одни и те же книги о монашестве, а инок Ферапонт прочел и исполнил... Я не знаю, что было бы со мной, если бы в юности не было рядом иноков Ферапонта и  Трофима. Они были для меня как старшие братья, простые и веселые. А я был тогда жутко серьезный и напыщенный. Помню, я любил, выйдя из скита, этак размашисто-картинно перекреститься на Святые врата и положить земной поклон - желательно, на глазах у экскурсии: пусть, думаю, дивятся, до чего благочестивая молодежь у нас! А инок Ферапонт все вздыхал при виде моего благочестия: “Саша, ну что ты молишься, как фарисей? Ты молись незаметно, чтобы не видел никто... Позже об этом времени... я написал стихотворение:

 

Пощусь зело. Молюсь отменно. Стяжал большую благодать.

И лишь одну имам проблему - своих грехов мне не видать.

 

        Все это было. Монахом я не стал, потому что понял: я могу лишь обезьянничать, подражая внешнему монашеству, а внутреннее монашест­во - это совсем другое. Возможно, я и пошел бы, по этому, внешнему пути, потому что нет для меня идеала выше, чем наше православное мона­шество. Но всю мою юность возле меня были инок Ферапонт и инок Трофим, а рядом с ними фальши­вить нельзя... Вспоминать о смерти братьев до сих пор так больно, что про убийство мы обычно старались не говорить... Многие тогда сидели по кельям взаперти или ходили на послушание с красными глазами. Помню, чтобы как-то справиться с переживаниями, я ушел в лес. Иду по лесной дороге, и вдруг выезжают рокеры на мотоциклах, выкрикивают оскорбления и кружат вокруг меня, наезжая колесами. Они были нетрезвые и будто бесновались. И тут я впервые взмолился новомученикам, умоляя их помочь. Что произошло дальше, мне до сих пор непонятно - я сделал всего три шага и очутился далеко от мотоциклистов, на совершенно другой лесной дороге. Потом я специально проверял - там от одной дороги до другой не меньше, чем полкилометра, и в три шага их не пройти. А вот еще случай. Однажды я впал в искушение и говорю иноку Трофиму: “Все - ухожу из монастыря!” А он улыбается: “Подожди меня - вместе уйдем!”- Шутка шуткой, но так оно и вышло. Сразу после смерти братьев меня перевели в хорошую вроде бы келью, но я в ней извелся: соседи попались говорливые, причем народ постоянно менялся. Как раз к этому времени выяснилось, что монашество мне “не по зубам”, и батюшки настраивали меня поступать в мединститут. У меня родители врачи, и я хотел быть врачом. Но где тут готовиться? Ни сна, ни покоя - одно искушение! Пошел я по старой памяти к братьям, но теперь уже на их могилки, и пожаловался им, как живым. Возвращаюсь с могилок, и вдруг один местный житель сам предлагает мне бесплатно отличную отдельную комнату в его двухкомнатной квартире тут же за стеной монастыря. Так я и жил в этой комнате безбедно, работая по послушанию в Оптиной и имея возможность заниматься, пока не уехал в Москву. Оторваться от Оптиной и уехать от могилок братьев - было очень трудно. Ведь какая скорбь - идешь сразу к ним, а они, как живые, помогают. Инок Трофим, я заметил, как и при жизни помогает отогнать уныние. Придешь кислый, а уходишь веселый. Многие приходят сюда даже не для того, чтобы помолиться о какой-то нужде, а потому, что у могил новомучеников на душе становится светло. Даже в воздухе, будто что-то меняется, а в Оптиной говорят: “Здесь всегда Пасха”...»

Инок Ферапонт ложился спать вместе со всеми, а потом тайно вставал и уходил куда-нибудь в уединенное место помолиться. Один его сосед решил проследить, куда он ходит. Тихо встал и пошел за ним, потом спрятался у двери пустой комнаты и  стал прислушиваться. Позже рассказал: «Я слышал, как инок Ферапонт делал поклоны, проговаривая негромко Иисусову молитву.  Затем, воспламенившись еще большим усердием, стал делать поклоны чаще, взывая: «Господи, помилуй!» И так он молился, пока не упал в изнеможении. Но и лежа он продолжал говорить вслух молитву Иисусову. Потом он встал и снова клал поклоны. Это продолжалось до тех пор, пока будильщик не позвонил в колокольчик, возвещая, что пора подниматься на полунощницу».

Инок Ферапонт говорил: «Ночная молитва согревает душу, и потом целый день ощущаешь некую сладость». Будущий мученик ел очень мало, лицо его было чрезвычайно бледным...

Один послушник вспоминал: «Я постоянно роптал. Видя это, инок Ферапонт завел со мной беседу о том, как бороться с прилогами.

– Прилоги это начальные помыслы, с которыми еще не сочеталась душа... Ну, посмотрел ты на чайник, и появился помысел: мол, чайку попить, что ли? Это начало. Если человек соглашается, то ставит чайник на плиту. Это уже сочетание с помыслом. А когда сядет и попьет чайку, то уже и само дело совершил. Так, однако, бывает со всяким помыслом, приходящим на ум.

Вот приходит помысел пороптать на кого-то, а ты не соглашайся с ним, скажи себе: «Не мое дело судить брата. Бог ему судия, а не я. Мне бы самому исправиться и спастись».

После этого я попробовал делать, как говорил Ферапонт, и получил для себя огромную пользу».

Как-то послушник, живший с иноком Ферапонтом в одной келье, спросил:

– Вот ты молчишь все время. Небось осуждаешь меня, что я много говорю? А Господь сказал: Не судите, да не судимы будете.

— Каждый от слов своих оправдается и от слов своих осудится, – ответил Ферапонт. – Мы часто не замечаем, как словами обижаем ближних, поэтому лучше больше молчать.

Как-то инок  Ферапонт сказал: «Лучше ошибиться и подумать о человеке хорошо, чем подозрительностью оскорбить ближнего. За такую ошибку Господь не осудит, ибо для чистых все чисто. (Тит. 1, 15)

            Послушания в монастыре часто меняются. Иноку  Ферапонту было поручено делать доски для икон и вырезать постригальные кресты.

Как-то один брат похвалил его:

– Вот молодец, – какие красивые кресты вырезаешь!

– Да что в этом проку, – ответил  инок Ферапонт. – Один человек тоже кресты вырезал и однажды подумал: как хорошо, что я столько пользы людям принес. Вскоре он сильно заболел, и ему привиделось, будто лежит он в могиле, а поверх него множество вырезанных им крестов. И вдруг крестики эти на его глазах превращаются в прах. И открыто ему было, что Богу не так нужны дела, как душевная чистота и смирение. А если смирения нет, то и все дела напрасны».

Вспоминает художник Сергей Лосев: «В Оптиной пустыни я стал заниматься резьбой по дереву и часто уходил работать в келью инока Ферапонта. Хорошо там было - тихо. Привычки разговаривать у нас не было. Да и зачем слова? Встретимся иногда глазами, он улыбнется своей кроткой улыбкой, и так хорошо на душе. Мне нравился инок Ферапонт и его келья. В нем чувствовалось удивительное внутреннее изящество. Работать инок Ферапонт любил так - бросит на пол овчинный тулуп и, сидя на нем, плетет четки, а волосы перетянуты по лбу ремешком, как в старину. Однажды смотрю, он вяжет носки. Он искал себе подходящее рукоделие для занятий Иисусовой молитвой. А у дивеевских блаженных “вязать” - означало “молиться”. Но с рукоделием вот какая опасность - завалят заказами. Всем нужны четки, теплые носки, и тут легко потерять молитву, так как все просят, а просящему,  заповедано - дай.  В общем, он бросил вязать, но мне и моему другу Сергею Каплану носки подарил. Потом вижу, инок Ферапонт начал резать по дереву. Иногда что-то спрашивал по работе у меня или у других резчиков, но больше присматривался. Вскоре он резал уже отлично. А дальше я о нем ничего не знаю, потому что после его пострига перестал заходить к нему в келью. Не потому, что между нами исчезло дружеское тепло, нет. Но я чувствовал сердцем - он пошел на подвиг. А тут нельзя даже взглядом мешать».

Инок Ферапонт вычитал в духовной литературе, что начало смирения – молчание. Поэтому, желая обрести  смирение, решил учиться  молчать.  Молчание было для него лекарством, которое лечит душу. Поэтому его  мало знали даже те, кто жил с ним в одной келье. Когда звонаря Андрея спросили об иноке Ферапонте, он ответил:  «А что рассказывать? - Он же молился все время в своем углу за занавеской. Молился и молился - вот и весь рассказ».

Инок Ферапонт  переписывался с некоторыми своими старыми друзьями, желая помочь им обратиться к Богу. Последний раз он собрал всю свою почту в конце Великого Поста, незадолго до своей мученической кончины, и сжег. «Господи, – молился он, – имиже веси судьбами спаси моих сродников и всех друзей, и всех, кого знал я на этой грешной тленной земле».

Вероятно, иноку Ферапонту было открыто, что его земной путь скоро закончиться – перед самой Пасхой он стал раздавать свои вещи. Многие удивлялись, ведь раздал он даже свои инструменты, которыми вырезал кресты. Многие насельники Оптиной Пустыни по сей день  не расстаются  с чётками, которые сплёл  инок Ферапонт. Некоторые с благоговением хранят связанные им носки.

Рассказывает столяр-краснодеревщик Николай Яхонтов: «Как раз перед самой Пасхой позвал меня к себе о. Ферапонт и предложил взять у него любые инструменты на выбор. Облюбовал я себе тогда отличный фуганок. Несу его в скит в мастерскую и думаю - наверное, о. Ферапонта переводят на другое послушание. Он ведь по послушанию был столяр, а тут без инструмента делать нечего. А после убийства взглянул на фуганок и похолодел - выходит, он знал о своей смерти, если раздавал инструменты заранее?»

По свидетельству просфорника Александра Г. иноку Ферапонту были открыты даже  мысли других людей: «К концу Великого поста я так устал от недосыпания, что хотел сбежать из монастыря. И вот недели за полторы до Пасхи работали мы с иноком Ферапонтом на просфорне... Сижу напротив него и злюсь, думая про себя: “Полунощница-полунощница! Надоело!” И вдруг вижу смеющиеся глаза о. Ферапонта, и он весело говорит мне: “Полунощница-полунощница! Надоело!" Я даже не понял сперва, что он высказывает мне мои же мысли. Просто обрадовался, что злость прошла. А о. Ферапонт говорит: “Хочешь, научу, как избежать искушений? Отсекай даже не помыслы, а прилоги к ним. Отсечешь прилоги, и хорошо на душе, поверь». 

Весь Великий Пост 1993 года инок Ферапонт усердно постился и молился. Его назначали читать кафизмы на часах, пономарить и дежурить в  храме. На Пасхальной службе он стоял у поминального канона, склонив голову. Причастившись, направился в конец храма, где взял у дежурного антидор и запивку. Потом встал у иконы Оптинских старцев, склонил голову и погрузился в молитву.

Одна пожилая монахиня вспоминала:  «Лицо его было исполнено умиления, и вид у него был такой благодатный-благодатный!»

Однажды к дежурному по храму подошел приезжий человек, рассказав о том, что в монастырь он попал случайно, до этого он сомневался в существовании Бога. Но по милости Божией ему было дано увидеть сияющее лицо молящегося инока Ферапонта. После этого он признался дежурному: «Бог есть! Я увидел здесь, как молился один монах. Я видел лицо Ангела, разговаривающего с Богом. Вы знаете, что среди вас Ангелы ходят!?» При этом он указал  ему на инока Ферапонта, выходившего из храма.

Мало кто знал молчаливого послушника, но те, кому он открывал свою душу, удивлялись его духовной зрелости. Приведём один лишь пример. К концу Великого поста иеромонах  Д.  стал унывать, он готов был даже оставить монастырь, а после того, как у него исповедовался инок Ферапонт, на его душе вдруг стало светло и радостно. Он даже подумал: «Куда уходить, когда тут такие братья!..»

Иеродиакон Р., живший в  одной келье с иноком Ферапонтом, рассказывал, что перед смертью инок уже не ложился спать, молясь ночами, и позволяя себе для отдыха лишь опереться о стул.

После Пасхальной службы, все направились в трапезную, а потом многие разошлись по кельям.

            Рано утром в скиту должна была быть служба,   инок  Ферапонт вместе с иноком  Трофимом отправился на звонницу,  чтобы возвестить миру великую радость: Христос Воскресе из мертвых!

Насельники монастыря рассказывали, что инок Ферапонт был виртуозным звонарем, он очень чутко чувствовал ритм и звонил легко, без какого-либо напряжения.

В то праздничное утро под Пасхальный перезвон он горячо молился: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». Внезапно он почувствовал сильную боль в спине, силы оставили его. (В этот момент самодельный клинок, (похожий на меч), пронзил тело духовного воина.) Инок Ферапонт упал. Лицо его, обращенное на восток, застыло в безмолвном спокойствии.  Он мечтал кровью смыть свои грехи. Был готов умереть за  Христа... Вслед за ним был смертельно ранен и инок Трофим, который успел ударить в набат. Спустя несколько  минут был ранен в спину иеромонах Василий. Через час он скончался в машине скорой помощи.

Весть о случившемся потрясла всех. Многие долго ходили с красными от слёз глазами. Успокаивала лишь мысль о том, что братья во Христе призваны Господом к Небесному служению.

            В день погребения отпевание совершалось по Пасхальному чину. Когда стали провожать мучеников в последний путь из-за туч неожиданно показалось яркое весеннее солнце, и на душе у всех стало вдруг светлее. (Хотя до похорон   - два дня лил дождь, а потом повалил снег.)

После смерти в кармане подрясника инока  Ферапонта нашли  записку: «Если понадобится помощь, буду рад оказать ее». Многие люди, которые в трудные минуты просили молитвенного предстательства Оптинского новомученика, свидетельствуют о полученной  помощи. Оптинские  новомученики  продолжают, и сейчас, помогать многим встать на путь истинный. Приведём лишь несколько свидетельств:

Недели через три-четыре после Пасхи приехала в монастырь группа паломников. Войдя в монастырские ворота, они обратились к дежурному:

– Где здесь могилки убиенных мучеников? – спросил старший группы. – Мы слышали, что у вас в монастыре на эту Пасху убили трех монахов.

Дежурный послушник провел их на монастырское кладбище, и, узнав, что они баптисты, рассказал об убийстве, о том, что мученичество за Христа – это основание истинной Православной веры, и не случайно каждая литургия (в том числе и составленная святителем Иоанном Златоустом) служится на антиминсе, где имеется частица мученических мощей. Слушая рассказ, некоторые женщины заплакали.  «Мне было их так жалко, – вспоминал послушник, – и я мысленно обратился к иноку Ферапонту, чтобы он умолил Бога, и обратил этих бедных баптистов на путь истины».

Через некоторое время многие баптисты, приезжавшие в тот день, приняли Православие и стали часто бывать в Оптиной Пустыни.

          Как-то вечером одна пожилая женщина пришла поклониться убиенным мученикам. Она остановилась у могилки инока Ферапонта, стала молиться и просить помощи в ее сложных семейных нуждах. Молясь, она заметила, что лампадка на могиле погасла.

«Видимо, это из-за моих грехов, – подумала женщина и взмолилась: отче Ферапонте, прости меня, окаянную. Я великая грешница и недостойна, просить за себя, но, зная твое милосердие и любовь, прошу тебя, помоги мне. Ты знаешь все мои скорби, умоли Бога, да наставит детей моих на путь истинный и избавит их от пьянства и наркомании». Помолившись, женщина встала с колен, приложилась к кресту, и уже собралась было уходить, как вдруг увидела, что погасшая лампада на могиле инока Ферапонта внезапно, прямо на ее глазах, зажглась.

«Это знак, что он услышал меня», – поняла женщина. Вскоре после этого ее семейные проблемы чудесным образом уладились.

         

Сохранились выписки из книг, записи, сделанные иноком Ферапонтом:

 

«Совершенное покаяние состоит в том, чтобы не делать более тех грехов, в коих каемся, и в коих обличает нас совесть. (Прп. Иоанн Кассиан).

Когда человек, памятуя прежние грехи свои, наказывает себя, тогда Бог благоволительно взирает на него. Бог радуется, что за уклонение от пути Его, сам человек наложил наказание, что служит знаком покаяния. И чем более принуждает душе своей, тем более приумножается Богом благоволение к нему. (Прп. Исаак Сирин).

Если хочешь победить страсти, то отсеки сласти... Если удержишь чрево, войдешь в рай... Когда кто познает душевную и телесную силу изнеможения, то вскоре получит покой от страстей.
             Во всем должно смирять себя и осуждать, во всем избирать себе худшее, и таким образом умолкнут страсти душевные. (Прп. Паисий Величковский).

Молчание – есть тайна будущего века, а слово — орудие этого мира. (Прп. Каллист и прп. Игнатий).

Как двери в бане, часто растворяемые, скоро выпускают внутреннюю теплоту вовне, так и все хорошее, когда много кто говорит, хотя бы говорил все хорошее, испускает память свою словесною дверью. (Блж. Диадох).

Молчание лучше и удивительнее всяких бесед назидательных. Его почитали и лобызали отцы наши и им прославились. (Прп. Варсонофий и прп. Иоанн).

Сколь много видел я таких которые впали в грех чрез словоговорение, зато едва ли кого видел впавшим в грех чрез молчание. Труднее научиться молчанию, чем говорению, и я знаю, что многие потому говорят, что не умеют молчать. Редко кто молчит, хотя он и знает, что разглагольствование ему нисколько не полезно. Мудр тот, кто умеет молчать... По справедливости мудр тот, кто от Бога получает указание на то, когда он должен говорить. (Свт. Амвросий Медиоланский).

Если сохранишь язык свой, то от Бога дастся тебе благодать сердечного умиления, чтобы в Нем увидеть тебе душу свою, и им войти в духовную радость. (Прп. Исаак Сирин).

При встречающихся искушениях говори себе: «На всякое дело довлеет для меня Того, Кому единожды я предал душу свою. Меня здесь нет; Он это знает...» (Прп. Исаак Сирин).

Знай, брат, что для того нам и надобно не выходить из дверей келии, чтобы не знать злых дел человеческих; и тогда в чистоте ума своего во всех увидишь людей святых и добрых. Если же станем обличать, вразумлять, судить, исследовать, наказывать, укорять, то жизнь наша, чем будет отличаться от жизни городской. (Прп. Исаак Сирин).

Молитва есть моление или умаливание о грехах, когда кто, пришедши в сокрушение о содеянных им настоящих или прошедших грехах, испрашивает прощения в них. (Прп. Иоанн Кассиан).

Проси того, что достойно от Бога, не переставай просить, пока не получишь. Хотя пройдет месяц, и год, и трехлетие, и большее число лет, пока не получишь – не отступай, но проси с верою, непрестанно делая добро. (Свт. Василий Великий).

Совершенство состоит в том, чтобы не рабски, не по страху наказания удаляться от порочной жизни и не по надежде наград делать добро, с какими-то условиями и договорами, торгуя добродетельной жизнью, но, теряя из виду все, даже что по обетованию соблюдается надежде. Одно только представлять себе страшным – лишиться Божией дружбы, и одно только признавать драгоценным и вожделенным – соделаться Божиим другом. (Свт. Григорий Нисский).

Кто хочет достигнуть утраченного совершенства, тот пусть отсечет все похоти своей плоти, чтобы возвратить свой ум в прежнее состояние. (Авва Исаия).

Мы не иначе можем достигнуть истинного совершенства, как, возлюбивши Бога не по другому чему, как по одному влечению любви к Нему, потому что и Он прежде возлюбил нас не для другого чего, как для нашего спасения. (Прп. Иоанн Кассиан)».

 

Оптинские новомученики официально ещё не прославлены, но среди христиан - почитаются святыми.


Из воспоминаний паломника-трудника Александра Герасименко: “В день убийства москвич Николай Емельянов смочил полоски бумаги в крови звонарей Трофима и Ферапонта, а потом в пузырьке поставил их у себя дома в святом углу. Когда мы встретились через несколько лет, Николай рассказал мне о чуде - кровь мучеников источает дивное благоухание. О том же самом мне рассказывал брат Евгений, причем я даже не спрашивал его об этом, но он сам подошел и заговорил о том чуде, когда благоухает мученическая кровь”.
Из воспоминаний инокини Н-го монастыря: “Хочу рассказать о моем исцелении по молитвам Оптинских новомучеников от болезни телесной и, что важнее, духовной. Дело было так. Наша иконописная мастерская находилась в доме, где еще жили миряне. Слышимость была отличная, работать под звуки телевизора я не могла и приноровилась залеплять уши парафином. Через два месяца уши стали побаливать, в голове стоял постоянный шум. А когда на годовщину убиения Оптинских братьев мы с сестрами приехали к их могилкам, то у меня началась такая нестерпимая “стреляющая” боль в ушах, что батюшка благословил меня ехать утром в больницу. На могилках новомучеников в тот день стояли иконки Спасителя, было много цветов и иных даров. И вдруг к моей радости мне благословили иконку Спасителя с могилы о, Трофима, три цветка с могилы о. Василия, платочек с могилы о. Ферапонта и шерстяные носки с могилы иеросхимонаха Иоанна.
Вернулась я в гостиницу усталая, думая, что мгновенно усну. Но боль в ушах сверлила с такой силой, что не было мочи терпеть. В три часа ночи, совсем измученная, я вспомнила, что у меня с собой святыньки с могил новомучеников. Взмолилась я им и преподобному Амвросию Оптинскому, и вдруг увидела, что на столике рядом со мной стоит пузырек со святым маслом от мощей преподобного Амвросия. Отломила я кончики цветов с могилки о. Васи¬лия и, окунув их в святое масло, вложила в каждое ухо. Платочек с могилки о. Ферапонта положила на ухо, болевшеее особенно сильно, а сверху прикрыла уши носочками с могилки иеросхимонаха Иоанна. Надела апостольник и удивилась - боль мгновенно прошла, и я блаженно уснула. Ехать в больницу нужды уже не было. Но наутро шоферу надо было заехать в больницу, и за послушание батюшке я решила показаться врачу. И тут мне промыли уши, извлекли оттуда немало парафина, а врач сказала, что я лишь чудом не потеряла слух ”.
Рассказывает монахиня Нектария (Шохина): “Летом 1993 года я приехала в Оптину пустынь и узнала, что трое моих отцов-наставников так тяжело заболели, что не выходят из келий. Помню, полола я сорняки и вдруг бросила дергать траву и взмолилась: “Господи, лучше бы я заболела, чем они!” - “Ты хоть понимаешь, о чем просишь?” - сказала инокиня Евфросиния, работавшая рядом со мной. А я лишь жарче молюсь: “Господи, исцели батюшек и даруй их болезни мне!” И дано мне было по вере моей. К вечеру я слегла - сердце останавливалось, в легких булькало и хрипело, я вся разбухла и отекла, как при водянке. По образованию я медицинский работник и понимала, что умираю. Тут инокиня Евфросиния зашла меня навестить, а я протягиваю ей через силу “Канон на исход души” и прошу: “Читай”. Она испугалась, но, увидев мое состояние, стала читать.
Утром мои разбухшие ноги вставили в чужую огромную обувь и кое-как под руки привели к могилкам новомучеников. С помощью сестер я положила земной поклон и стала молиться: “Господи, молитвами новомучеников иеромонаха Василия, инока Ферапонта, инока Трофима исцели меня!” Три дня меня готовили к смерти, причащая ежедневно. И три дня через силу, с помощью людей я добиралась до могилок новомучеников и молилась им об исцелении. Через три дня выздоровела не только я, но и трое моих отцов-наставников. А я в благодарность за исцеление написала акафист Оптинским новомученикам”.

 

 

Очерк подготовлен по материалам книги Нины Павловой "Пасха Красная "

 

 

  

Contact Us Today!

Like us on Facebook 

Print | Sitemap
© Alla Lowe